Василий Шульгин - Дни. Страница 17

Господи, неужели же никто не в силах вразумить!.. Ведь нельзя же так, нельзя же раздражать людей, страну, народ, льющий свою кровь без края, без счета. Неужели эта кровь не имеет своих прав? Неужели эти безгласные жертвы не дают никакого голоса?.

Не все ли равно – изменит ли Штюрмер или нет. Допустим, что он самый честный из честных. Но если, правильно или нет, страна помешалась на «людях, заслуживающих доверия», почему их не попробовать?. Отчего их не назначить?. Допустим, что эти люди доверия – плохи… Но ведь «Столыпина» нет же сейчас на горизонте. Допустим, Милюков – ничтожество… Но ведь не ничтожнее же он Штюрмера… Откуда такое упрямство?

Какое разумное основание здесь – какое?.

-В том-то и дело, что совершается что-то трансцендентально-иррациональное...

А кроме того, есть нечто, перед чем бессильно опускаются руки…

Кто хочет себя погубить, тот погубит.

Есть страшный червь, который точит, словно шашель, ствол России. Уже всю сердцевину изъел, быть может, уже и нет ствола, а только одна трехсотлетняя кора еще держится…

И тут лекарства нет…

Здесь нельзя бороться… Это то, что убивает…

Имя этому смертельному: Распутин!!!

Предпоследние дни «конституции»

-Петроград жужжит все о том же. чтобы понять о чем, надо прочесть се qui suit[10]

Место действия – у камина. Пьют кофе – чистое «мокко». Действующие лица: «она» и «он». Она – немолодая дама, он – пожилой господин. Оба в высшей степени порядочные люди в кавычках и без них. Так как они порядочные люди и без кавычек, то образ их мысли возвышается над вульгарной Россией; так как они порядочные люди в кавычках, то они говорят только о том, о чем сейчас в Петрограде говорить «принято».

Она.Я знаю это от… (тут следует длинная ариаднина нить из кузин и bеllеs-sоеигs [11] ). И вот что я вам скажу: она очень умна… Она гораздо выше всего окружающего. Все, кто пробовал с ней говорить, были поражены…

Он.Чем?

Она.Да вот ее умом, уменьем спорить… она всех разбивает… Ей ничего нельзя доказать… В особенности она с пренебрежением относится именно к нам… ну, словом, к Петербургу… Как-то с ней заговорили на эти темы… Попробовали высказать взгляды… Я там не знаю, о русском народе, словом… Она иронически спросила: «Вы что же, это во время бриджа узнали? Вам сказал ваш соusin? Или ваша bеllе-sоеuг?» Она презирает мнение петербургских дам, считает, что они русского народа совершенно нс знают…

Он.А императрица знает?

Она.Да, она считает, что знает…

Он.Через Распутина?

Она.Да, через Распутина… но и кроме того… Она ведь ведет обширнейшую переписку с разными лицами. Получает массу писем от, так сказать, самых простых людей… И по этим письмам судит о народе… Она уверена, что простой народ ее обожает… А то, что иногда решаются докладывать Государю, – это все ложь, по ее мнению… Вы знаете, конечно, про княгиню В.?

Он.В. написала письмо Государыне. Очень откровенное… И ей приказано выехать из Петрограда. Это верно?

Она.Да, ей и ему… Он? Вы его знаете –. это бывший министр земледелия. Но В. написала это не от себя… Она там в письме говорит, что это мнение целого ряда русских женщин… Словом, это, так сказать, протест...

Он.В письме говорится про Распутина?

Она.Да. конечно… Между прочим, я хотела вас спросить. что вы думаете об этом… словом, о Распутине?

Он.Что я думаю?. Во-первых, я должен сказать, что я не верю в то, что говорят и что повторять неприятно.

Она.Не верите? У вас есть данные?

Он.Данные? Как вам сказать… это, во-первых, до та.. кой степени чудовищно, что именно те, кто в это верят, должны бы были иметь данные.

Она.Но репутация Распутина?

Он.Ну что же репутация?. Все это не мешает ему быть мужиком умным и хитрым… Он держит себя в границах там, где нужно… Кроме того, если бы это было… Ведь императрицу так много людей ненавидят… Неужели бы не нашлось лиц, которые бы раскрыли глаза Государю?

Она.Но если Государь знает, но не хочет?

Он.Если Государь «знает, но не хочет», – то революции не миновать. такого безволия монархам не прощают… Но я не верю – нет, я не верю. Не знаю. быть может, это покажется вам слишком самоуверенным – судить на основании такого непродолжительного впечатления, но у меня составилось личное мнение о ней самой, которое совершенно не вмещается, – нет, не вмещается.

Она.Вы говорили с ней?

Он.Да, один раз.

Она.что она вам сказала?

Он.Меня кто-то представил, объяснив, что я от

такой-то губернии. Она протянула мне руку… Затем я

увидел довольно беспомощные глаза и улыбку – принужденную улыбку, от которой, если позволено мне будет так выразиться, ее английское лицо вдруг стало немецким… Затем она сказала как бы с некоторым отчаянием.

Она.По-русски?

Он.По-русски, но с акцентом… Она спросила: «какая она, ваша губерния?.» Этот вопрос застал меня врасплох, я меньше всего его ожидал…

Она.что же вы ответили?

Он.что я ответил? Банальность… Ведь трудно же так охарактеризовать губернию без подготовки… Я ответил:

«Ваше величество, наша губерния отличается мягкостью. Мягкий климат, мягкая природа… Может быть, поэтому

и население отличается мягким характером… У нас народ сравнительно мирный». Тут я замолчал. Но по выражению ее лица понял, что еще надо что-то сказать… Тогда я сделал то, чего ни в коем случае нельзя было делать… ибо ведь нельзя задавать вопросов… а само собой, разумеется, нельзя задавать глупых вопросов, а я именно такой и задал…

Она.Ну, что вы?

Он.Да, потому что я спросил: «Ваше величество не изволили быть в нашей губернии?»… Казалось бы, я должен бы знать, была ли Государыня в нашей губернии или нет.

Она.Что же она сказала?

Он.Ответ получился довольно неожиданный… У нее как бы вырвалось: «Да нет, я нигде не была. Я десять лет

тут в Царском, как в тюрьме».

Она.Даже так? А вы?

Он.После этого мне осталось только сказать: «Мы все надеемся, что когда-нибудь ваше величество удостоит нас своим посещением»… Она ответила: «Я приеду непременно».. .

Она.И приехал а?

Он.Не доехала… Она должна была приехать из Киева, но убили Столыпина, и это отпало… О чем мы говорили?.