Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)] Страница 17

Но я продолжал ездить с шофером, считая, что один охранник все равно не поможет, а постоянное присутствие сопровождающего меня как-то стесняло и подсознательно поддерживало состояние какой-то тревоги и озабоченности. Узнав, что я по-прежнему не пользуюсь услугами охранника, Политбюро прислало мне необычную телеграмму: „Вы принадлежите не самому себе, а государству и представляете, как посол, ценность для страны. Извольте выполнять постановление правительства". Пришлось подчиниться.

Болезненной проблемой для всех советских посольств за границей была довольно низкая зарплата. Жесткая экономия валюты сказывалась на жалованье сотрудников и нашего посольства. Наша зарплата была значительно ниже американских стандартов или окладов сотрудников посольств других стран.

Большинство послов в Вашингтоне получало в 2–3 раза больше, чем я (кстати, американский посол в Москве имел зарплату в 4–5 раз выше моей). Среди посольств стран Восточной Европы мы и Болгария были на последнем месте. При этом никакой индексации жалованья не было.

За двадцать лет моего пребывания в посольстве заработную плату нам повысили всего один раз. Да и это повышение произошло довольно странным образом. На одном из заседаний Политбюро в конце 70-х годов после моего очередного сообщения о работе посольства Брежнев, одобрив нашу работу, спросил, не нужна ли какая-либо помощь посольству.

Я сказал, что у нас лишь одна просьба: несколько повысить зарплату. Обращения посольства в МИД и Министерство финансов все время отклоняются, мы получаем стандартный ответ: „Нет валюты", — хотя наше посольство находится в числе низко оплачиваемых. Привел и такой пример: после очередного повышения зарплаты в посольстве Румынии шофер посла стал получать столько же, сколько советник нашего посольства.

Это сравнение с румынами произвело впечатление на членов Политбюро. Нам повысили зарплату на 17 процентов. В следующий раз зарплату сотрудникам посольства повысили лишь в 1993 году.

Первые встречи с госсекретарем и президентом

Сразу после приезда я включился в работу посольства, знакомился с сотрудниками, проводил совещания, начал готовить информацию в Москву о своих первых впечатлениях и наблюдениях.

Начало моей службы облегчалось тем, что я уже неплохо знал страну, ее основные официальные институты, обычаи, а также имел немало знакомых и друзей среди американцев. Моей ближайшей задачей было установление возможно большего числа контактов с новой для меня администрацией Кеннеди и с вашингтонским истэблишментом, среди дипкорпуса, прессы, деловых кругов и т. п.

Однако официально я не мог считаться еще послом, пока не вручил верительных грамот президенту Кеннеди, а до этого я должен был встретиться с госсекретарем Дином Раском.

Перед вручением верительных грамот президенту Кеннеди меня принял госсекретарь Раск. Встреча носила неформальный характер. Он сказал, что рад возобновить знакомство со мной (мы с ним встречались ранее в Нью-Йорке, когда я работал заместителем Генсекретаря ООН, а он был директором Фонда Рокфеллера).

К сожалению, сказал Раск, так получилось, что у меня не установились личные контакты с вашим предшественником, послом Меньшиковым, которые позволили бы в неофициальном порядке время от времени обмениваться соображениями по различным вопросам. Однако я надеюсь на установление такой практики с Вами. Эти встречи можно будет провести и вне госдепартамента — вечером у меня дома или в выходной день на яхте. Это было бы полезным дополнением к официальным беседам.

Я выразил, разумеется, согласие с такими его соображениями.

Каких-либо политических вопросов мы с ним не обсуждали.

Так началось наше активное и тесное взаимодействие с Раском, как официальное, так и неофициальное, которое продолжалось около семи лет. Всякое случалось в мире за это время, но между нами всегда сохранялись постоянные уважительные отношения, позволявшие вести, в случае необходимости, откровенный разговор.

Раск придерживался консервативных взглядов и упорно их отстаивал (не менее упорно, чем Громыко). Но он никогда не стремился к дешевым пропагандистским трюкам или обманным маневрам. Данному им слову можно было верить. Раск не был генератором новых идей, оставляя это за президентом. Он вообще не спешил менять свои взгляды во внешней политике. С ним можно было соглашаться или не соглашаться, но ясность в его позиции всегда была. Он отличался также осторожностью, стремлением избегать ненужной конфликтности, но не аргументированной полемики. Вообще — это был „джентльмен из южного штата Джорджия".

Свои верительные грамоты я вручил президенту Кеннеди 31 марта. Признаюсь, я несколько волновался перед этой церемонией, первой в моей дипломатической жизни. Я знал, что в Москве она проходила торжественно. Наш глава государства (или его заместитель) принимал нового иностранного посла в одном из наиболее красивых залов Кремля. Сотрудники МИД, присутствовавшие на церемонии, надевали в этих случаях официальную форму (черное с золотом), которую ввел еще Сталин. После вручения грамот полагалась беседа главы государства с послом, в основном протокольного порядка, хотя случались и серьезные деловые беседы в зависимости от обстоятельств.

В госдепартаменте меня предупредили, что у них все это проходит гораздо проще. У американских дипломатов, например, вообще нет никакой специальной формы одежды. Нет и никакого отдельного помещения для вручения грамот. Все происходит в рабочем кабинете президента в Белом доме. Я решил поэтому также не надевать свою парадную форму, а быть в обычном костюме, чтобы показать свою готовность с самого начала вести деловой разговор.

Когда я приехал к Белому дому, меня встретил заведующий протокольным отделом и прямо провел мимо стоявших у входа двух морских пехотинцев в кабинет президента.

Президент уже был там. Держался он просто, дружественно. Никаких официальных церемоний вручения верительных грамот. Было все обыденно: он взял у меня грамоты, сказал, что уже читал их (копии грамот были, как принято, заранее переданы в госдепартамент) и сразу перешел к разговору. Из-за болезни спины он сидел в кресле-качалке рядом с диваном, на который меня пригласил сесть.

Затем за чашкой кофе начался разговор один на один. Должен сказать, что я нарушил давнюю традицию советских послов в Вашингтоне, придя на беседу без переводчиков и без советников. Эта традиция объяснялась двумя причинами: во-первых, большинство наших послов в тот период не умело свободно говорить по-английски. Во-вторых, во времена Сталина считалось, что с иностранцами лучше говорить „при свидетелях". Я не был связан этими обстоятельствами. Главное же, беседа без „записывающего" сотрудника всегда носит более неофициальный, свободный характер. Именно такая практика бесед у меня установилась с большинством высших официальных лиц администрации США. Конечно, меня выручала хорошая память, позволявшая почти стенографически записывать позже, уже в посольстве, содержание бесед. Не было ни одного случая в моей длительной практике, когда бы оспаривалась впоследствии точность изложения мною позиций американской стороны.