Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец Страница 17

Подводя итог жизни мадемуазель Жорж, Гертруда Кирхейзен делает следующий вывод:

«Позабытая и в нужде, умерла „милая и добрая“ Жоржина Наполеона. Ее верное сердце до самой гробовой доски не переставало биться для него. В последние годы ее жизни, кто не был с ней знаком, отворачивался от бедной старой женщины, которая сделалась до того непомерно толста, что возбуждала отвращение <…> Но ее друзья знали, какая душа живет в этом отталкивающем теле. Без сомнения, она — одна из самых симпатичных женщин, встречавшихся Наполеону на его жизненном пути».

Не менее интересно и мнение Фредерика Массона:

«Даже в последние свои дни, совсем старая, совершенно не похожая уже ни лицом, ни вообще внешностью на прежнюю триумфаторшу, она говорила о Наполеоне с дрожанием в голосе, с искренним волнением, которое передавалось слушавшим ее молодым людям — теперь почти старикам — с такой силой, что они не могут забыть об этом до сих пор. Но она вызывала перед ними не образ любовника, а образ Императора».

Глава 8. Императрица Жозефина

Многие историки отмечают, что Жозефина вела с Наполеоном жизнь, полную тревог и волнений. Почему? Да потому, что с некоторых пор она постоянно терзалась ревностью и страхом, что более молодая и плодовитая соперница может вытеснить ее и занять место около мужа, которого она с каждым месяцем любила все больше и больше. И, надо сказать, ей было чего бояться, ведь Наполеону сопутствовала просто сказочная удача, и его гений давал достаточно оснований для того, чтобы его жене могла завидовать любая женщина.

Живя так, Жозефина явно чувствовала бы себя более спокойной за свое будущее, если бы у нее был ребенок. Конечно, Наполеон усыновил Эжена, ее сына от первого брака, но этот факт не представлялся ей стопроцентной гарантией.

У Жозефа и Люсьена, братьев Наполеона, до сих пор рождались лишь девочки, и тогда Жозефина обратилась к своей дочери Гортензии, как к возможной спасительнице. Ее выдали замуж за Луи Бонапарта, и она быстро оправдала возлагавшиеся на нее надежды, в первый же год замужества родив сына. Но и этому ребенку не суждено было стать избавителем Жозефины от всех ее страхов. Безусловно, нужен был свой ребенок, настоящий наследник, и от этого было никуда не деться.

Фредерик Массон констатирует:

«Уже во время первой Итальянской кампании она пустила в ход с Бонапартом игру в беременность; но тогда это был предлог, чтобы не ехать к нему; она видела, как он поймался на эту удочку; она поняла, что инстинкт отцовства силен в нем. По мере того как поднималась его звезда, она начинала понимать, что материнство должно быть для нее не предлогом, но целью. Трон, по ступеням которого он неуклонно поднимался, подразумевал обеспеченное наследование».

Жозефина не могла не понимать, что вокруг ребенка сплелось все — и честолюбивые замыслы одних, и тревоги других. В самом деле, каждый из братьев Наполеона, поднимавшегося все выше и выше, мечтал быть продолжателем его дела, а его сестры (особенно Каролина) уже открыто ставили вопрос, не могут ли и их мужья тоже рассматриваться в качестве наследников. Наконец, и все французы, пережившие за последнее время столько государственных переворотов, жаждали стабильности, измеряемой не сроком жизни одного, пусть даже самого выдающегося, человека, а обеспечивающей покой на долгое-долгое время.

Имей Наполеон детей, проблем не было бы. Ребенок (желательно мальчик) положил бы конец инстинктивным пожеланиям одних и бесцеремонным домогательствам других. Но детей у Наполеона не было. И возникал естественный вопрос: кто в этом виноват? Он сам или Жозефина?

Жозефина чувствовала, что именно здесь она может быть очень уязвима, и пускалась на всевозможные ухищрения. Она разъезжала по водолечебным курортам, известным своим свойством исцелять женщин от бесплодия: Экс-ле-Бэн, Пломбьер и др. Она покорно следовала всем медицинским предписаниям, советовалась со всякими прорицателями-шарлатанами, совершала какие-то безумные паломничества…

Все было бесполезно.

Фредерик Массон отмечает:

«Каждый раз, когда у нее зарождались иллюзии или надежды, она предавалась великой радости, которой делилась с Наполеоном, а он, в свою очередь, — с близкими ему людьми. Потом, когда иллюзия оказывалась рассеяна, Наполеон раздраженно бросал ей резкие и грубые слова».

Однажды он приказал устроить охоту в парке Мальмезон. Жозефина, плача, подошла к нему:

— Можете себе представить? Все животные забеременели.

В ответ он громко сказал:

— Здесь плодовито все, за исключением хозяйки.

Как видим, он открыто взваливал всю вину на нее, но в глубине души у него уже давно зародилось сомнение, которое Жозефина старалась поддерживать и усиливать. А не он ли сам виноват в том, что у них нет детей? В самом деле, ведь у Жозефины уже было двое детей от первого брака, и она то и дело ссылалась на них как на доказательство того, что не в ней тут причина. Делалось это настолько навязчиво, что однажды сестра Наполеона Элиза не выдержала и возмутилась:

— Но, сестра моя, помилуйте, тогда вы были моложе, чем теперь!

На мнительного Наполеона слова Жозефины действовали магически. Он даже и не пытался защищаться. Один раз он, перефразируя мадам де Помпадур, даже сказал своему брату Жозефу:

— У меня нет детей, и все утверждают, что я не способен их иметь. Жозефина, как бы она ни желала этого, теперь, в ее возрасте, пожалуй, тоже уже не сможет их иметь. Значит, после меня — потоп!

Сомнения, которые Жозефина внушила Наполеону, заставили его в 1799 году отбросить мысль о разводе, но при случае они могли рассеяться, и Жозефина, по словам Фредерика Массона, «находилась в полной зависимости от этого случая».

Помимо ребенка, чем еще она могла привязать Наполеона к себе, чтобы он ни в коем случае не вздумал разорвать их отношения? Она участвовала во всех официальных церемониях и мероприятиях. Ее везде встречали как повелительницу, для Франции и для всей Европы она была первой дамой Республики. При таких условиях разрыв с ней не мог не вызвать осуждения со стороны общественного мнения. А еще Наполеона могли удержать привычка, расположение, которое он чувствовал к ней, боязнь причинить ей боль. Да и он сам страдал бы не меньше ее. Но остановит ли его это? Как говорится, не факт. Например, когда ему надо было одержать очередную победу, разве он считал людей, которыми при этом жертвовал?

Нет! Ребенок был, пожалуй, единственной прочной связью.

И все же Жозефина предприняла еще одну попытку. Это была коронация.