Александр Музафаров - Семейные драмы российских монархов Страница 17

Аще кладёшь в уме своём, что могут то генералы по повелению управлять, но сие воинству не есть резон, ибо всяк смотрит начальника, дабы его охоте последовать, что очевидно есть, ибо во дни владения брата моего не все ли паче прочего любили платье и лошадей, и ныне оружие? Хотя кому до обоих дела нет, и до чего охотник начальствуяй, до того и все; а от чего отращается, от того все. И аще сии лёгкие забавы, которые только веселят человека, так скоро покидают, кольми же паче сию зело тяжкую забаву (сиречь оружие) оставит!

К тому же, не имея охоты, ни в чём обучаешься и так не знаешь дел воинских. Аще же не знаешь, то како повелевать оными можеши и как доброму доброе воздать и нерадивого наказать, не зная силы их в деле? Но принуждён будешь, как птица молодая, в рот смотреть. Слабостию ли здоровья отговариваешься, что воинских трудов понести не можешь? Но и сие не резон! Ибо не трудов, но охоты желаю, которую никакая болезнь отлучить не может. Спроси всех, которые помнят вышепомянутого брата моего, который тебя несравненно болезненнее был и не мог ездить на досужих лошадях, но, имея великую к ним охоту, непрестанно смотрел и перед очми имел, чего для никогда бывала, ниже ныне есть такая здесь конюшня. Видишь, не всё трудами великими, но охотою.

Думаешь ли, что многие не ходят сами на войну, а дела правятся? Правда, хотя не ходят, но охоту имеют, как и умерший король Французский, которые немного на войне сам бывал, но какую охоту великую имел к тому и какие славные дела показал в войне, что его войну театром и школою света называли, и не точию к одной войне, но и к прочим делам и мануфактурам, чем своё государство паче всех прославил!

Сие всё представляя, обращуся паки на первое, о тебе рассуждая: ибо я есмь человек и смерти подлежу, то кому вышеписанное с помощию Вышнего насаждение и уже некоторое возращённое оставлю? Тому, иже уподобился ленивому рабу евангельскому, вкопавшему талант свой в землю (сиречь всё, что Бог дал, бросил)! Ещё же и сие воспомяну, какого злого нрава и упрямого ты исполнен! Ибо сколь много за сие тебя бранивал, и не точию бранивал, но и бивал, к тому ж сколько лет почитай не говорю с тобою, но ничто сие успело, ничто пользует, но всё даром, всё же на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться, хотя от другой половины и всё противно идёт. Однако ж всего лучше, всего дороже безумный радуется своею бедою, не ведая, что может от того следовать (истину Павел святой пишет: како той может церковь Божию управить, иже о доме своём не радит?) не точию тебе, но и всему государству.

Что всё я с горестию размышляя и видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрёл сей последний тестамент тебе написать и ещё мало пождать, аще нелицемерно обратишься. Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мне себе, что один ты у меня сын, и что я сие только в устрашение пишу: воистину (Богу извольшу) исполню, ибо за моё отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».

Перед нами весьма интересный документ. Но прежде чем перейти к его анализу, зададимся вопросом: почему он вообще появился на свет? Ведь и царь, и наследник пребывали в одном месте — Петербурге. Что помешало Петру лично высказать Алексею свои претензии и потребовать ответа? Если государь хотел, чтобы его внушение сыну сохранилось в истории, то он мог произнести свою речь с высоты трона, а придворные борзописцы не замедлили бы занести на скрижали его слова. Если же, напротив, хотелось соблюсти тайну в столь деликатном вопросе, то что мешало поговорить с сыном с глазу на глаз? Зачем царю понадобилось излагать свои мысли на бумаге? Писателем, в отличие от того же Ивана Грозного, Пётр не был и литературным творчеством не увлекался. По авторитетному мнению Н.И. Павленко, представленное выше послание царь написал не самостоятельно, а обратившись к помощи своих помощников — П.П. Шафирова или А.И. Остермана. Н.И. Костомаров, подробно проанализировав момент вручения послания, предположил, что инициатором постановки вопроса о наследнике был не сам Пётр, а его супруга и стоящий за её спиной Меншиков. И всё-таки почему царь уклонился от разговора с сыном? Может быть, ответ подскажет нам текст письма?

Проанализируем его. И по смыслу, и по стилю оно распадается на три составные части. В первой государь сообщает наследнику о мотивах, побудивших его обратиться к теме наследования, а вернее, объясняющие, почему он столь долго к ней не обращался, — шла война, и лишь добившись перелома в ней, царь смог «обозриться на линию наследства». Отметим, что государь лукавит. Военные труды не помешали ему принять деятельное участие в организации свадьбы наследника, когда как раз и было бы уместно рассмотреть вопрос о наследстве. Как мы увидим ниже, реальный повод для письма был совсем другой. Впрочем, военная тема логически связывает первую часть со второй.

В этой второй части Пётр подробно разъясняет сыну необходимость изучения военного дела. Текст полон нравоучений и ссылок на исторические примеры. В этом тексте можно увидеть сходство со знаменитым «Поучением Владимира Мономаха», который также призывал своих сыновей учиться военному делу. Характер этого отдела послания скорее педагогический, чем обличительный, и тем неожиданнее переход к третьей, заключительной его части.

В ней царь сообщает наследнику о его (царевича) несовершенстве и непригодности к правлению. Вина за эту способность возлагается на самого Алексея. Пётр отмечает, что и разумом и здоровьем Бог наследника не обидел, а потому вся вина за злой и упрямый нрав лежит на царевиче. При этом о своей роли и ответственности как воспитателя самодержец предпочитает и вовсе умолчать. С его точки зрения, отец за сына не отвечает. Впрочем, доступный царю воспитательный инструментарий — ругань, побои и молчание — вряд ли помог добиться успеха. Под конец царь сообщает, что принял беспрецедентное решение лишить сына наследства и выражает готовность лишь «пождать малость» его «нелицемерного обращения».

Обратим внимание на одну особенность письма — оно предельно неконкретно. Свои обвинения царевичу Пётр не считает необходимым подтверждать какими-либо аргументами или фактами. Историки прогрессивного толка и до революции, и в советское время принимали эти обвинения на веру, считая, что царь прав в суровой и беспощадной критике наследника. Но так ли это?

Безусловно, царевич не был таким ярым поклонником военного дела, как его отец. Его не привлекали шагистика, муштра — неотъемлемые части тогдашней военной науки, — оставляла равнодушной пушечная пальба, но значит ли сие, что он ничего не понимал в военном деле? Мы уже знаем, что в качестве рядового солдата Алексей в юношеские годы принимает участие в штурме Ниеншанца, в 1704 году он участвует в осаде и взятии Нарвы, в 1707-м заготовляет провиант и набирает рекрутов для армии, в 1708-м руководит (пусть номинально) фортификационными работами по укреплению Москвы, в 1711 году участвует в походе русских войск в Померанию, в 1712-м участвует в походе в Финляндию. Неужели во время всех этих походов царевич ничему не научился? В это сложно поверить, тем более что нам неизвестно ни о каких-либо крупных провалах русских войск, ни о каком-то особенном неудовольствии царя действиями наследника.