Жорж Садуль - Жизнь Чарли Страница 17

И все это тоже пе выход из тупика. Еще шаг — и Чарли скатился бы к смакованию всяких ужасов, к дешевому садизму, к жажде убийства ради убийства. В его разнузданных буффонадах есть что-то от плясок смерти. Но до него ведь доносится эхо бесчисленных смертей, пожаров, жестокостей, развязанных мировой войной. Если бы его охватило отвращение, он потерял бы веру в людей, в человечество, в человеческое достоинство. Вышучивать и поднимать на смех недостаточно. Надо также разъяснять, еще и еще разъяснять, без конца разъяснять, разоблачая с помощью смеха бездушный механизм бесчеловечного общества.

Глава пятая

МЫ ЛЮДИ, А НЕ СОБАКИ

Тысяча девятьсот семнадцатый год. Трех лег и шестидесяти семи фильмов оказалось достаточно, чтобы в «Спокойной улице» раскрылся гений Чаплина. Три года — срок небольшой, однако после 1914 года события развертывались с головокружительной быстротой. Президент Вильсон добился переизбрания, пообещав Америке нейтралитет, но европейские бури будоражили умы даже в Голливуде — этом тихоокеанском эдеме.

Спокойная улица — «улица буйных парней», которую Чаплин воспроизвел в своей студии «Лоун Стар», — напоминает одну из лондонских улиц где-нибудь в районе Лэмбета или Кеннингтона. Власть в трущобах принадлежит грубому верзиле; любого полисмена, осмелившегося занять пост на Спокойной улице, отнесут в полицию на носилках.

Чарли, вечный безработный, попадает в евангелическое общество. Он стащил было кружку с пожертвованиями, но прекрасные глаза добродетельной Эдны тут же обращают его на путь истинный… Дорога в Дамаск привела новоявленного апостола Павла в полицию: он решает наняться в полисмены.

Простака Чарли назначают на Спокойную улицу. Верзила-силач, желая запугать нового полисмена, на его глазах сгибает, как тростинку, железный столб газового фонаря. Но хитрец Чарли пользуется этим, чтобы одурманить верзилу газом. После этого перед ним трепещет весь уличный сброд.

Силача приносят в участок. Очнувшись, он производит там полный разгром и, раскидав полицейских, возвращается на Спокойную улицу. Там в это время галантный Чарли помогает Эдне в ее благотворительных делах, он кормит многочисленных отпрысков полунищей семьи, рассыпая им корм, как цыплятам. Верзила бросается на своего недавнего победителя. Начинается погоня — из дома в дом, по улицам, по лестницам. Эдна, невинная жертва, попадает в притон морфиниста. Полисмен Чарли, попав туда же и случайно наколовшись на шприц с морфием, становится непобедимым. Он окончательно подчиняет себе свирепого верзилу…

И теперь, в воскресенье, надев цилиндры, с библиями под мышкой, бандиты направляются в церковь, почтительно приветствуя своего полисмена…

«Сила помогла любви. Сладость прощения принесла надежду и мир», — сообщает в заключение субтитр, написанный, как и все (очень немногочисленные) субтитры в фильмах Чаплина, им самим.

Блестящее хореографическое искусство сочетается в этом фильме с сатирическим разоблачением пуританского лицемерия. Одна деталь в режиссерском решении раскрывает намерения Чаплина: роли посетителей евангелического общества и полицейских исполняют одни и те же актеры[21], только в других костюмах. Для этого страстного отрицателя религия тоже одна из форм угнетения бедняков. Трущобы «Спокойной улицы» своей трагической правдивостью яростно обличают нищету и смирение. Воссоздав обстановку своего детства, Чаплин мстит за нищету Лэмбета, обнажая скрытые пружины социального механизма. Он издевается над ним, исследуя его безжалостным взглядом часового мастера.

«Спокойная улица» знаменует собой этап в творчестве Чаплина, этот фильм открывает новую серию кинокартин, созданных за тринадцать месяцев: «Иммигрант», «Искатель приключений», «Собачья жизнь», «На плечо!» и «Солнечная сторона».

«Спокойная улица» замыкала серию фильмов-балетов и открывала серию фильмов социально-сатирических. К последним надо, впрочем, отнести и более ранний фильм «Ростовщик», меж тек как позднейший фильм «Лечение» принадлежит еще к хореографическому жанру.

В самой знаменитой из сцен «Ростовщика» бедняк-закладчик просит ссудить ему несколько центов под залог будильника. Чарли берет часы, рассматривает их, переворачивает, выслушивает стетоскопом, открывает, как консервную банку, вытягивает из них щипцами пружины, колесики и винтики. Пружина извивается, словно живая, Чарли поливает ее маслом. Потом, собрав обломки в носовой платок, Чарли со смущенной и торжествующей улыбкой вручает несчастному владельцу будильник, превращенный в груду металлических обломков, отказываясь принять его в залог.

В своих фильмах-балетах Чаплин почти одинаково плохо относился и к богатым и к бедным. В картине «За кулисами экрана», прежде чем высмеять короля, королеву и епископа, он издевался над рабочими студии, пожирающими свой завтрак с прожорливостью дикарей. В «Ростовщике» же ярость Чарли против бедняка с будильником несколько оправдана предыдущей сценой, в которой его самого одурачил мнимый бедняк. Притом Чаплин ополчался главным образом против пассивности своего несчастного клиента. Почему этот нищий, вместо того чтобы возмутиться, молча смотрит, как разбирают его часы, олицетворяющие механизм ростовщичества и всего общества? В позднейших фильмах Чаплин будет нападать на социальный механизм, скрыто, но смело призывая к мятежу. Впрочем, в первой части «Иммигранта» — этого судового журнала «Каирнроны» — он отказался рт всяких околичностей.

«Мы будем вспоминать, — писал в 1927 году Луи Арагон, — трагическое зрелище пронумерованных, как скот, пассажиров третьего класса на палубе судна, которое привезло Чарли в Америку; грубость представителей власти, циничное разглядывание эмигрантов, грязные руки, касающиеся женщин под бесстрастным взглядом Статуи Свободы, озаряющей мир. Что же освещает своим факелом эта Свобода во всех фильмах Чаплина? Зловещую тень полисмена, мучителя бедняков…»

Во второй части «Иммигранта» (фильм вышел в то время, когда Вильсон объявил войну Германии) Чаплин высмеял самонадеянность юноши, провозгласившего когда-то: «Америка, я покорю тебя!» Тут Чарли похож на всех иммигрантов, его собратьев по 1911 году. Нищий и бесприютный, скитается он по улицам. Случай дарит ему (мы снова процитируем Арагона) «ту соблазнительную монетку, которую так легко потерять, монетку, которую часто роняют из прорехи в кармане на выложенный плитами пол кафе; эта монетка не выдерживает пробы на зуб, это фальшивая монетка, которую никто не примет, но пока что она даст возможность Чарли хоть на мгновение пригласить к своему столику… «восхитительную» женщину с небесно-чистыми чертами…»