Месть - Владислав Иванович Романов Страница 17

— Как врасплох? — не понял Киров.

— Они целовались, — попыхивая трубкой и глядя в сторону, сказал Сталин. Он был при этом столь спокоен, что Киров решился задать совсем глупый вопрос.

— Ты сам видел?..

— Я не видел, к а к  целовались, — ответил Сталин. — Но я видел, к а к  они шли… Он держал ее за локоть, вот так! — Сталин встал и показал, но Киров не усмотрел в этом жесте ничего особенного. Он тоже так иногда придерживает некоторых женщин. — Она давно его любила, поэтому и застрелилась… Поняла, что не может принадлежать ему…

Он вздохнул. Это была неслыханная новость. Орджоникидзе сказал, что Коба на банкете у Молотова оскорбил Надю, и она не выдержала. Но сейчас Сталин открывал Кирову совсем иные факты.

— А кто ее… — Киров не мог произнести это слово — «любовник».

— Бухарин, — спокойно сказал Коба, выстукивая пепел из трубки.

— Бухарин?! — изумился Киров.

— А он же помешан на бабах! — заметил Коба, выковыривая остатки табака. — У него было две жены, он их бросил, связался с шестнадцатилетней девчонкой, дочкой Ларина. А до этого Надю обхаживал…

Он стал снова набивать трубку табаком. Киров сидел потрясенный, не зная, верить этому или нет. Это казалось бредом. Он хорошо знал Надежду Сергеевну, она была красивой женщиной, но он никогда не замечал в ней какого-то особого интереса к мужчинам. То, что Коба ее ревновал, было известно многим, но чаще всего его ревность была беспочвенна: достаточно было Наде кому-то улыбнуться или посмотреть на мужчину более пристально, как Сталин уже возгорался ревностью. Но чтоб она целовалась, да еще с Бухариным, такого представить себе Киров не мог. Конечно, Бухарин всегда испытывал расположение к слабому полу, слыл дамским угодником, но не до такой уж степени, чтоб отбивать чужих жен или приставать к ним.

— У меня есть доказательства! — упрямо сказал Коба. — Но сейчас расправа с ним будет выглядеть как сведение внутрипартийных счетов. Я чуть позже ему отомщу!

Он произнес это так спокойно, что Кирова прохватил морозный озноб. И, встречаясь после этого с Бухариным, он с сочувствием смотрел на этого остроумного, талантливого человека, не знавшего, какая мощная секира занесена над его головой. После этого случая Киров стал уже тяготиться этой дружеской опекой Сталина, а последний точно не хотел замечать этой перемены.

Однажды во время очередного приезда Киров, живя у Сталина, собрался навестить одну даму. Она работала в недавно открывшемся журнале «Огонек» и, приехав на неделю в Ленинград, должна была сделать большой очерк о балете. Их познакомили. Точнее, ей нашептали, что их первый секретарь обкома большой поклонник театра, часто бывает на балетных премьерах, и журналистке захотелось отразить этот факт в статье и выспросить мнение Кирова о ленинградских примах. Журналистка оказалась настойчивой и сумела добиться с ним встречи. Ее звали Эля, Эльвира. Худенькая, подстриженная под мальчишку, ироничная, с горящими черными глазами на смуглом скуластом лице, с тоненькой точеной фигуркой, она сразу же понравилась Кирову, и он предложил ей съездить за город, на охоту. Материал по балету она собрала, и можно было пару дней отдохнуть. Киров надеялся получить отказ, но Эля неожиданно согласилась. Она была достаточно умной женщиной, чтобы не понять, что скрывалось под оболочкой невинного вроде бы предложения: «Давайте-ка съездим на охоту!» Потому что в подтексте звучало иное: «Давай уедем на пару дней за город и побудем вместе» — так было в интонации и во взгляде, и Эля быстро все поняла. Но растерялась она лишь на мгновение — в ней жил дух авантюристки и пойти на адюльтер с партийным вождем показалось ей заманчивым. Она согласилась.

Киров взял ружье, нужно было соблюдать хотя бы видимость приличий для охранников, хотя и тридцатишестилетний Лев Фомич Буковский, и пятидесятилетний Михаил Васильевич Борисов, два постоянных его телохранителя, давно работали с ним, хорошо знали привычки и характер Кирова и вели себя пристойно, делая вид, что ничего не происходит.

Все свершилось по принятым законам куртуазности, они оба постарались романтизировать это кружение по осеннему лесу, даже подстрелили двух куропаток и расстались с признаками благодарности друг другу за это неожиданное свидание.

Потом Эля уехала, изредка позванивала Кирову на работу, в основном по деловым поводам, а узнав, что Киров едет по делам в Москву, договорилась с подругой и взяла у нее ключи от дачи. Она так и сказала по телефону: «Хочу угостить теперь вас зимним подмосковным лесом», — хотя Киров без всякого энтузиазма принял ее приглашение. Он еще утром сказал Кобе, что во второй половине дня ему надо навестить одного товарища, и он, возможно, даже у него переночует. Сталин столь ревностно заинтересовался «этим товарищем», что Кирову пришлось все сказать прямым текстом, и Коба был удивлен не столько будущим свиданием Кирова с дамой, сколько тому, что до сих пор ничего о ней не слышал. Кирову даже показалось, что Сталин обиделся. Зато на следующий день он уже сурово отчитывал Кирова за его опрометчивую связь: его Эля дружит с каким-то Двоскиным, а тот явный троцкист, и Киров таким образом ставит себя в двусмысленное положение перед партией. Киров дал Кобе слово, что в дальнейшем будет разборчивее в подобных связях, и Сталин успокоился.

— Если уж так невтерпеж, то мы поможем найти тебе приличную особу для веселых занятий, — усмехнувшись, сказал Коба, дав тем самым понять, что все должно решаться с его одобрения.

И уж конечно, переехав в Москву, став секретарем ЦК, Киров будет вынужден и свои личные дела решать с позволения Кобы, а лишать себя этой отдушины он не хотел. И тому была еще одна причина. Года три назад Киров обратил внимание на молоденькую техсекретаршу из сектора легкой промышленности обкома. Он тогда готовил доклад по развитию легкой промышленности в регионе и постоянно запрашивал у сектора легпрома данные по выпуску одежды и обуви по разным годам. Сектор в помощь Кирову выделил латышку Мильду Петровну Драуле, молодую энергичную женщину с приятным овалом лица и светлыми сияющими глазами. Рыжеватые короткие волосы, открытый лоб, полосатая кофточка с узкой юбкой, подчеркивающие