Хайнц Шаффер - U-Boat 977. Воспоминания капитана немецкой субмарины, последнего убежища Адольфа Гитлера Страница 17

Мы ложимся на курс атаки. Теперь противник ясно виден. Это английский танкер водоизмещением 18 тысяч тонн. Мы делаем 12 узлов, расстояние 5 тысяч метров. Старшина у пульта докладывает офицеру изменения в установке. Командир слушает, далее офицеру: «Огонь на 4500 метров. Цель – фок-мачта». И затем: «Скорость поворота, красный 3». Это скорость, при которой лодка повернет, когда руль будет установлен на левый борт. Наши новые торпеды в сочетании с точным расчетом момента поворота позволяют повернуть подлодку до открытия огня. Таким способом мы можем не только сэкономить время, но и стрелять с более близкого расстояния.

Офицер старшине:

– Красный 3. Приготовиться к стрельбе.

Командир рулевому:

– Лево на борт.

Старшина торпедистам у носовых аппаратов:

– Приготовиться к стрельбе по поверхности.

Приходит ответ:

– Аппараты 1, 3 и 4 готовы.

Командир офицеру:

– Стреляйте, если готовы. Офицер:

– Готовы. Старшина:

– Пуск, пуск, пуск. – Этим он указывает, что изменения точно передаются на торпеды, когда подлодка поворачивает.

Офицер-торпедист держит фок-мачту в прицеле.

– Огонь! – И он нажимает кнопку.

– Огонь! – повторяет старшина, и команда у аппарата слышит приказ по громкой связи. Торпедисты принимают меры на случай неисправности механизма дистанционного управления. Подлодка трижды вздрагивает, слышатся три коротких громких свистящих звука – шум сжатого воздуха, выталкивающего торпеды. Залпы распределяются с интервалами в одну секунду, чтобы предотвратить взаимные помехи. При команде «Огонь» главный заливает в баки воду, чтобы компенсировать вес трех ракет. Лодка должна быть готова к мгновенному аварийному погружению в случае необходимости. Командир смотрит на часы. Прошло 15 секунд.

– Бум! Ура! Попал.

Командир у перископа – единственный, кто может все видеть. Он включает микрофон общей связи:

– Удар сзади. Корма, кажется, согнулась. Магнитный взрыватель сработал.

Но на корабле работает радио. На волне 600 метров радист передает сигнал «SОS». Они сообщают, что атакованы немецкой подлодкой, и называют наши координаты.

– Хорошо, – замечает главный рулевой. – Очень любезно со стороны англичан указать нашу точную позицию. Больше не о чем беспокоиться.

Корабль больше не двигается и выпускает пар. Кажется, поврежден руль и аппарат управления. Мы снова атакуем. Теперь это легко, мы в 1000 метрах. Они замечают наш перископ, и все пулеметы бьют по нему, стараясь попасть по стеклам. Мы атакуем с другой стороны и погружаемся под корабль на 10 футов. Гидроакустик рапортует:

– Он прямо над головой.

Во время атаки командир управляет кораблем, дает информацию о цели и сам стреляет торпедами. Офицер только следит, чтобы соответствующие установки попали на пульт. На этот раз мы собираемся стрелять из кормового аппарата, который используют нечасто.

– Расстояние 400 метров. Огонь!

Ужасный рев. Мы выстрелили с гораздо более близкого расстояния. Звук под водой страшный. Танкер разламывается пополам.

Теперь каждый смотрит в перископ. Перед нами в море тонет прекрасный корабль. Нас переполняют эмоции. Нас охватывает демоническое безумие разрушения, ставшее законом войны. Что еще мы можем сделать, находясь под его влиянием? Спасительные лодки и плоты спущены, те, кто на борту, спасают себя, как могут. Мы не можем помочь, не попав сами в опасное положение. Кроме того, у нас на борту нет места: подлодки строятся в расчете только на команду, и никого больше. Корабли противника оснащены спасательными средствами, и, вероятно, этих людей с танкера скоро подберет военный корабль.

Сначала мы позволили себе немного расслабиться, если так можно сказать. Крейсируя на глубине 25 футов, мы поставили пластинки и слушали старые мелодии, напоминавшие нам о доме. Как особую награду мы получили по стакану бренди. Команда подлодки давно отвыкла от этого, потому что спиртное на море обычно запрещено. Курильщикам тоже трудно: вы можете выкурить только одну сигарету на мостике или в боевой рубке, когда лодка всплывает.

Теперь нужно зарядить запасные торпеды. В течение полутора часов мы охотно устанавливаем их в надежде на новый успех. Мы также меняем позицию, так как наша жертва успела передать наши координаты по радио, и вряд ли здесь появятся новые торговые суда. Вероятнее, охотники и самолеты.

К тому времени половина нашего топлива уже израсходована. При таких обстоятельствах командир имеет право изменить район действий, если сочтет это удобным. Мы могли бы утопить еще корабль в ближайшие недели. Но мы в течение долгого времени жили на консервах и сами стали как консервированное мясо. На берегу это называется клаустрофобией, но там вы, по крайней мере, имеете возможность избавиться от нее скорее, чем в нашей клетке. Всегда одни и те же лица, одна и та же форма, одни и те же обязанности, и никакой надежды на уединение. Каждая слабость, каждая странность наблюдается со стороны. Заранее известно, кто как реагирует, как двигается, как одевается или ест. Иногда мы почти сходили с ума, твердо зная, что собирается делать каждый из наших любимых друзей и сотрапезников в необозримом будущем. Сама еда имела привкус подлодки. Дизельное масло с заплесневевшей мукой. В момент, когда ящики с продуктами открывались, загрязненный воздух попадал в них и давал нашей пище типичный привкус. Плесневели переборки. Каждый отдельный предмет покрывался плесенью. Кожаная обувь и снаряжение зеленели в течение двух недель, если ими не пользовались.

Как бы то ни было, мы получили приказ идти в Лорьян, что и выполнили, пересекая Бискайский залив на поверхности днем и спускаясь под воду ночью. Лица прояснились. Каждый в нетерпении ждал почту. Наконец мы сможем написать домой. Там никто не знал, живы мы или нет, потому что военно-морской штаб сообщал только (если лодка опаздывала на шесть месяцев), что мы пропали.

Помимо прочего, мы получили воздушное прикрытие. «Мессершмитты» летали вокруг нас, и мы чувствовали, что теперь с нами уже не может ничего случиться. Прекрасно чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности. Мы вошли в док с белыми вымпелами, показывающими количество уничтоженного тоннажа. При потоплении военного корабля мы вывесили бы красные флажки. Наш род войск уже приобретал собственные традиции и ритуал. Мы надели чистую одежду. Не надо говорить о сером цвете формы: корабль – серый, и мы тоже серые. Несколько офицеров с базы стояли на пирсе. Играл оркестр. И – неужели глаза сыграли с нами злую шутку? Могли ли мы им поверить? На пирсе находились девушки, настоящие живые девушки-шифровальщицы! От такого приема сердца наши запрыгали от радости.