Спасенный Богом: Воспоминания, письма - Василий Кривошеин Страница 17

попросить предъявить документы и мне придется плохо. Оставался один (по совести) правильный выход: немедленно пешком пойти от Коренева по направлению к фронту и попытаться перейти его. Это был шаг на грани безумия, но иного выхода я не видел. Уже позже, на основании опыта, я понял, что было бы благоразумнее дождаться в Коренево темноты, спрятавшись в вагонах и потом уже ночью пробирать к линии фронта. Хотя и здесь был свой риск, не так просто было выбраться из этого Коренева даже ночью, на каждом шагу были патрули и было запрещено выходить на улицу. Я не мог больше оставаться в бездействии. Не хватало нервов.

Итак около полудня я вышел из Коренева. Пройдя благополучно весь городок с его домиками, садиками и плетнями, я двинулся дальше по дороге в юго-западном направлении на большое село Снагость, откуда вчера была слышна артиллерийская стрельба наших войск. День выдался солнечный и жаркий. Я сознавал, как опасно идти по открытой дороге без всяких документов, да еще по направлению к фронту. По дороге мне попался красноармеец на подводе, он ехал в Суджу, (дорога туда ответвлялась от дороги на Снагость) и он предложил подвести меня. Я отказался, сказав, что мне не по пути. Мне не хотелось с ним связываться, хотя он был веселым и открытым парнем, да к тому же принимал меня за своего. Часам к двум дня я подошел к селу Снагость Рыльского уезда Курской губернии в 12 верстах от Коренева. Я прошел длиннейшую деревенскую улицу и почти никого не встретил. Эта улица за рядом домов, упиралась в другую поперечную, на которой было тоже много домов. Тут, из далека, я увидел, что у одного из домов, сидели и стояли в группе люди. Я близорук, по дороге у меня сломались очки, и я не мог хорошо рассмотреть, что это за народ чернеется вдалеке. Почти дойдя до них, я повернул по улице налево, причем, стараясь не смотреть в сторону этой группы. Я руководствовался "страусовым инстинктом": если я не смотрю, то и меня не видят. Они пропустили меня пройти, завернуть налево и тут один из них крикнул мне в вдогонку: "Эй, товарищ, постой!" Я остановился. "Куда идешь?" — "В Глушково", — ответил я. Так называлось следующее большое село и станция железной дороги, еще более к юго-западу. Я это точно знал по моей карте, которая по счастью осталась у меня в кармане, а потому не пропала. "Ах, в Глушково? — многозначительно протянул красный. — А ты знаешь, что там в Глушкове?" "Нет", — ответил я. Очевидно, он знал, что там белые и линия фронта[15]. "Ну а зачем ты идешь в Глушково?" — продолжал настаивать красный. "За солью иду, — отвечал я, — Но если туда нельзя, я не пойду". Я сказал "за солью", так как знал, что многие ездили туда именно за солью, а говорить им о моей командировке, не имея при себе документов, было нелепо. Да и для простых людей поездка за солью более понятна, чем какая-то командировка. "За солью. Вот как! — не унимался красный. — А документы у тебя есть?" "Есть", — уверенно ответил я, хотя знал, что у меня их нет. "А ну-ка покажи!" С какой-то последней надеждой, что бумажник окажется на своем месте я засунул руку в карман гимнастерки…Но, конечно там ничего не было. "Я их потерял", — вынужден был я признаться и глупо улыбнулся. "Потерял!" воскликнул красный боец. — Ну-ка, иди с нами!" И вся орава потащила меня в дом, где начался допрос.

Это были именно те "красные кубанцы", часть которых я видел накануне на станции Коренево, сейчас их было человек тридцать. Они были крайне возбуждены моим задержанием, а некоторые в бешенстве: "Ты деникинец, — кричали они, — ты офицер, ты шпион, мы тебя расстреляем!" Я защищался, как мог. "Какой я офицер, мне всего 19 лет". — "А почем мы знаем, что тебе 19 лет? А может быть 26?!" — "Да я тебя знаю, ты сын помещика из Лебедина!" кричал другой. "Да я в жизни в Лебедино не был", — возражал я. "Я уже вчера тебя заметил на станции и подумал: вот это деникинец!" — "Почему же тогда ты не попросил у меня документы? Что там это другим поручено?" — "Я видел издали, как ты шел по улице, — кричал на меня другой, — и сказал: смотрите, вот деникинец идет!" Одним из самых главных аргументов, что я действительно шпион, была найденная при мне карта. Раз карта, то уж точно шпион, чего тут рассуждать, все ясно. Как я не пытался возражать, и говорить, что мои документы пропали или их просто украли, ничего не помогало. "Ну, а на что тебе карта, раз ты не шпион и едешь в командировку?" — резонно говорили они. Напрасно я возражал, что карта у меня новая, по советской орфографии, купленная в Дмитриево, чтобы случайно не попасть к Белым. Они ничему не верили, да и мои доводы были не убедительны или не доходили до их сознания и умственного уровня. Хоть я и говорил, что для этой командировки мне выдал пропуск ЧК, на них это не действовало. Спорить с ними было совершенно бесполезно, и я сказал: "Коль в моем деле вы разобраться не можете, отправьте меня в тыл. Там поймут кто я шпион или командированный. А с вами я разговаривать не желаю!" Я это сказал, чтобы избавиться от этих взбешенных людей и показать, что я не боюсь настоящего расследования. Эффект получился совершенно обратный. Новый взрыв бешенства. Высокий "мордастый" казак с красными лампасами на штанах, ударил кулаком по столу и заорал: "Ну, вот теперь мы точно видим, что ты деникинец. Это они с нами не хотят разговаривать! Сейчас мы тебя и хлопнем!" Дело принимало дурной оборот.

Не знаю, чем бы это все закончилось, но тут случилось неожиданное и странное обстоятельство. Меня спросили, если у меня деньги. Я мог их скрыть и они не нашли бы их, так как тетушка зашила их в подтяжки. Но я подумал, что если они найдут их сами, то будет еще хуже: зачем я их скрывал? Поэтому я признался, что около двух тысяч, зашиты в подтяжках. Я снял гимнастерку, через голову, а они сорвали мои подтяжки и тут же вспороли их. Кинулись считать деньги и опять злые реплики: "Вишь, керенки набрал. Все ясно, видно по всему, что к Белым драпануть собрался. А от нас деньги хотел скрыть!" — "Да я ведь сам о них сказал". — "А ты