Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие Страница 17

Хозяйственники, почитавшие героя, жали руку, улыбались и выделяли Матильде картошку, капусту, морковь, лук… Не забывали и о детях – выделяли путевки в пионерлагеря. Ну а к Новому году привозили высоченную и пушистейшую елку. Ее, достигавшую потолка, привязывали к оконной раме и ножке дивана и украшали довоенными игрушками и гирляндами. А когда зимой 43-го елки у них не было, к Новому году украсили трехметровый фикус.

Без помощи Водопьянова Матильде пришлось бы туго. Но главными ее помощницами и спасительницами были мать Павла Аксенова – бабушка Дуня и его сестра Ксения. Эти светлые женщины сделали всё, чтобы спасти детей. Труды не прошли для них даром: в 1942 году ушла Авдотья, а в здоровье Ксении лихолетье отпечаталось неизгладимым рубцом.

Оставшись старшей в семье, она фактически тянула ее на себе. Что ни день, шла на базар с вещами несчастных эвакуированных, которые, зная ее редкую порядочность, они доверяли продать. Стоя по десять часов на ветру и морозе, Ксения старалась выручить за поношенные платья и туфли самую лучшую цену. С каждой «операции» она имела комиссию – десять процентов.

Карточки отоваривали нечасто, и люди продавали кто что мог. Как-то на рынке Галя видела даму, предлагавшую веер и дивные перчатки из нежнейшей лайки. Без пальцев… Какую память хранили они? О ком? О чем? Неведомо. Но, возможно, помогли кому-то выжить.

Сами Котельниковы уж давно всё продали. Фотоаппарат-«лейку». Хромовые сапоги Евгения. Галифе и реглан. А там и патефон. Зато в доме всегда была еда: кирпич хлеба, мешок картошки, авоська лука… А дети ждали у окна, когда она, на опухших ногах, дойдет до дома.

– Эх, принесла бы, что ли, хлебарика бы, – шептал Вася, – Хлебарика бы пожевать.

Ну а если так бывало, что еды давали мало и в желудках шло кручение-верчение, потому что не наелись, то от голода имелись два испытанных средства – сон и чтение. Хоть и редко, но случалось, ничего не удавалось раздобыть, и доставалось постное масло, хлеб и лук. И всё. Тогда Ксения жарила лук. А Галя, Саша, Майя, Вася и Мотя клали его на черные ломти. Как вкусно!

Отоваривая карточки, продавцы часто замещали один товар другим: макароны – махрой, махорку – повидлом… Кое-какие из этих продуктов удавалось обменять на хлеб. Но обмены эти были незаконны и опасны. За них судили и сажали. Поэтому совершались они тайно, в укромных местах. Как-то подпольный торговец завел покупательницу в общественный туалет. И хлеб достал из ширинки…

Очереди за хлебом – хвосты – стояли жуткие. Как и за всем, что давали на карточки: сахаром, чаем, лапшой… И бывало, Васю ставили бригадиром – следить за порядком в очереди и отмечать тех, кто уходил по срочным делам – на работу или проведать, как там дети… Вернувшись, люди предъявляли ему номера, написанные на руке химическим карандашом. А он вел перекличку, следил, чтоб возвращались в срок, а чужие – не лезли. И никаких замен!

А сбоку от входа томились те, что без карточек. Они просили у отоваренных довесочки – кусочки еды, добавленные к товару, чтоб вес сошелся с нормой. Кто-то пристроил к этому делу рыжего пса, что стоял у магазина с протянутой лапой. Его отравили – слишком много собирал.

7

Василий Павлович вспоминал: он стоит в корыте, а Ксения трет его мочалкой. И все рады. Но чтоб устроить баньку, ей пришлось рубить сырые поленья, а детям – таскать к печке тяжкие дрова. Впрочем, не прошло и двух лет, как Вася уже сам рубил по дворам дрова, зарабатывая рубль-другой. Об этом рассказал его напарник по этому ремеслу уже знакомый нам Лева Пастернак. Не подтверждая его слова, Галина и Александр Котельниковы соглашаются: да, Вася и Лева дружили. Спасибо книгам. В семье Льва была приличная библиотека. И когда на Карла Маркса всё трижды перечли, книги стали брать у него. Но книги книгами, а жизнь – жизнью. Репрессии миновали семью Пастернаков, но жили они скромно, и, бывало, чтоб подзаработать, Лев шел на улицу чистить обувь. А рядом стоял Вася, хваля его работу – постигал искусство рекламы.

Порой, спрятав портфели, они «солили» уроки в кино «Электро» на улице Баумана, куда микшер тетя Фира пускала их без билетов. Пересмотрели всё. Очень уважали запретную для школьников картину про Беломорканал. Но Фира работала не каждый день. А в кино хотелось. И Левка предложил: давай попросим у прохожих. Вася возмутился: «Да как же можно попрошайничать?» Услыхавший спор военный дал мальцам три рубля. Трешницу! Клад капитана Блада! Хватило и на кино, и на мороженое в «Особторге», где было всё. Но в десять раз дороже…

Не любила тетя Ксения Левку Пастернака. За то, что прогуливать подбивал. Вася и так учился средне, а тут еще этот каверзник: пошли в кино, пошли на футбол… А школа? После очередного вызова к классной руководительнице Ксения стала буквально провожать Василия до школьных дверей. Его своенравие пугало родных. В Казани, которая только-только отходила от войны, проходу не было от шпаны. Далеко ль до беды? Но обошлось. Кстати, окончив школу, Лев Пастернак пошел в уголовный розыск и стал видным казанским следователем.

Были и другие приятели. Боря Майофис, Рустем Кутуй, Серега Холмский, Славка Ульрих, братья Яковлевы. И «рыжий с того двора» – Толик Егоров, что мог днями сидеть на старой липе, воображая себя матросом фрегата Дюмон-Дюрвиля, а заехав хоккейным мячом в лицо девочке Асе (на самом деле – Эсе, Эсмиральде Кутуевой – дочери писателя Аделя Кутуя), послать ей записку: «Аська, я тебе влепил, потому что нечего задирать ноги. Ты пионерка, и тебе это не к лицу, крошка Мэри. Завтра буду весь день в овраге, в парке ТПИ, вход с Подлужной. Если тебе больно, можешь мне влепить там чем хочешь, даже кирпичом. Май 1744. Борт "Астролябии"»…

8

В стране далекой юга,Там, где не злится вьюга,Жил-был испанец,Джон Грэй-красавец.Он был силач-повеса,А ростом – с Геркулеса.Храбрый, как Дон-Кихот!Рита и крошка МэриПленить его сумели.Обеим частоВ любви он клялся,И порой вечернейТанцевал в тавернеС ними танго и фокстрот…

Под эту штучечку[23], ставшую народной песней, по дворам и закоулкам блуждала задорная дева-романтика. Тот, кто искал ее, находил. А уж там – как выйдет: кого-то она вела в криминал, кого – в искусство… Вася писал. Стихи. Точнее – поэмы. «Меня очень почему-то занимали бои в полярных морях, – расскажет он слушателям «Эха Москвы», – когда там шли караваны с ленд-лизом… Везли нам помощь. А половина из них ведь погибла… И я вдруг стал писать поэмы про какие-то подводные лодки… Про битвы… И русские, и американцы, и англичане там были, и немцы. Длиннейшие какие-то и безобразные поэмы я писал тогда…»