Елена Рачева - 58-я. Неизъятое Страница 17

Вот вы говорите: «осудили несправедливо». Почему — несправедливо?! Если я жила в стране, в которой сказано, что с иностранцами встречаться нельзя, — значит, нельзя, а я пошла и нарушила закон. Да, Интерклуб создали легально, потому что так было надо, так было выгодно. Но иностранцы, считай, уже были враги.

Я ни о чем не жалею. Абсолютно. Интерклуб — это самые счастливые мои годы, с 15 до 18 лет. Три года. За них я готова еще шесть лет посидеть.

Одно меня только преследует… Когда меня арестовали, я собиралась на свидание. Меня грек ждал. До сих пор часто его вспоминаю, думаю: что с ним, как, жив ли… Он ведь не понял, почему я не пришла. Вдруг обиделся?..

С дочкой Беллой после освобождения. 1953

ПОРТРЕТ АМЕРИКАНСКОГО МОРЯКА

«Когда из лагеря вышла — ничего у меня не было: мама умерла, дочку отдали в детдом. А фотография сохранилась.

Его звали Белл Рауграф, американец. Мы познакомились в Интерклубе на танцах. Ему 20 лет было, мне 15.

Четыре месяца, пока он здесь был, мы встречались, потом его корабль ушел обратно в Америку. Переживала я очень. Глупо было думать, что он вернется. Корабли же по океану идут, их бомбят. Сколько погибло кораблей…

А дочку я назвала Белла».

МАРЛЕН КОРАЛЛОВ 1925, МОСКВА

В 1949-м арестован за антисоветскую пропаганду. Приговорен к 25 годам лагерей и этапирован в Степлаг, в поселок Кенгир в Казахстане. Вышел на свободу в 1955 году в связи с реабилитацией. Работал литературным критиком, филологом.

ШАХМАТЫ ИЗ КЕНГИРА

Шахматы и шахматная доска, сделанные лагерным столяром в Кенгире и подаренные Кораллову на день рождения однолагерниками.

“ Мой срок был 25 лет. А мне самому только 25 исполнилось. Когда увидел приговор, спросил: «Это что, шутка?» И какой-то лощеный подполковник — они все на Лубянке пахли «Шипром» — ответил: «У нас не шутят».

Я даже не мог предполагать, что дотяну срок до конца. Представил, как в 50 лет инвалидом, без ног, без рук, возвращаюсь на тележке в Москву, и забыл об этом. Оказалось, это прекрасный, счастливый срок, потому что он дал мне свободу. В лагере многие примиряются с правилами, боятся замечаний. А я сразу понял: с жизнью кончено. Москва кончена, молодость кончена, университет кончен. Теперь моя жизнь — тут.

Виктор Иванович Чунин

«Освободившиеся заключенные мне часто писали. Иной раз просто: «Спасибо!»

1935

Родился в Псковской области.

1951 … 1954

1951–1954 — после окончания школы поступил на работу учеником счетовода в исправительно-трудовую колонию (ИТК) № 1 УМВД по Псковской области в городе Великие Луки.

1957 … 1968

1957–1968 — после окончания срочной военной службы вернулся в ту же колонию, работал на разных должностях.

1968-й — назначен на должность заместителя начальника по воспитательной работе ИТК № 4 в поселке Середка (Псковская область), затем — заместителя начальника по режиму и оперативной безопасности.

1974

Назначен директором лечебно-трудового профилактория (место принудительного лечения больных алкоголизмом) в Пскове, откуда вернулся в систему исполнения наказаний на должность заместителя начальника управления по воспитательной работе и оперативной безопасности псковского УФСИН.

Работает в отделе кадров УФСИН России по Псковской области, возглавляет совет ветеранской организации.

Живет в Пскове.

Как я жизнь планировал? А что в 16 лет планировать? Только школу окончил — отец погиб. Дядька, брат отца, приехал на похороны. Дед и говорит: «Давай, забирай Виктора». Ну и все. Отец сказал — выполнять надо. Работал дядька в Великолукской области вот в этой Системе (исполнения наказаний — Авт.) Так оно и пошло. А там и у меня интерес к работе возник.

Работа начальником отряда была самая интересная. Живая, непосредственная, с людьми. В отряде 100–150 человек, и я один отвечаю за все: и одеть, и накормить, и спать положить, и работу дать.

Больше всего мне нравилось в Середке (колония № 4. — Авт.), потому что все заключенные работали, не только себя обеспечивали, но и прибыль приносили. 78 % выводили на работу. И убеждением, и принуждением: «Тебя что, государство кормить должно? Ты же дармоед!»

Люди подходили творчески. У нас всегда соревновались за звание отряда передового труда и примерного поведения. И начальники отрядов соревновались, и осужденные. Норму выполняли не ниже 100 %, чтобы ни одного взыскания, ни одного нарушения.

Как заключенным объяснить, что надо работать? А они знают закон. Там написано, что нужно трудиться. А чтоб хорошо трудились — на это есть начальник отряда. Приходишь, беседуешь. По-доброму. А которые не соглашаются по-доброму — к ним принимаются меры дисциплинарного воздействия. Я помню, у меня один осужденный никак не выполнял норму выработки. Прихожу на производство, рассказываю. Бригадир подходит: «Уведи начальника цеха и мастера. Мне с ним наедине поговорить надо». Я их к себе вызвал, минут через 10 прихожу: а тот осужденный уже у станка, крутит-вертит. Просто бригадир сказал: «Не будешь работать, мы тебя… Устроим… темную» (смеется).

Виктор Чунин, 1950-е

Каждый месяц проводились общие собрания отряда, подводились итоги: кто как работал, у кого какая выработка, кого похвалили, кого поругали. Вызывали сужденного, выслушивали: почему нарушает, в чем дело, какие пожелания — такой товарищеский суд. Не то чтобы ага — и сразу в ШИЗО. Может, он письмо получил плохое, расстроился — и все. Поэтому разбирались: что, почему. Если сам не знаешь, спросишь у бригадира: в чем дело, почему у него такое настроение? А уже потом, бывало, наказывали: или посылки лишали, или выговор делали.

Мы в Пскове выпускали высоковольтные предохранители. Продавали по всему Союзу и за границу, на экспорт, колония фактически была монополистом, за план спрашивали вплоть до снятия головы, как на любом производстве. Нормы — как на гражданке, только зарплаты — 50 %. Остальное шло на содержание. Обували, одевали, кормили. Общежитие предоставляли, койку.

В 1959 году была амнистия, и одного дедка, хотя какой дедок, 60 лет, спрашивают: ты как, домой-то? А он говорит: «Сынки! Вы б оставили меня здесь. Да старуху б мою сюда. Тогда я бы тут до смерти был…»