Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца) Страница 17

В следующем 1961 году мы купили первый в своей жизни телевизор, самый новый и самый большой — «Рубин», и смогли увидеть, как страна встречала в Москве на Красной площади первого в мире космонавта, Юрия Гагарина. Как-то сразу обозначились те немногие передачи, которые мы с удовольствием смотрели. Раз в неделю по субботам, шло первое советское шоу «Голубой огонек», по пятницам — веселый «Кабачок 13 стульев», своеобразное «окно в Европу», явно сатирического свойства, но официальные власти его терпели, поскольку действие происходило как бы в Польше, а не у нас. По понедельникам я с восторгом смотрела спектакли лучших московских и ленинградских театров. С тех пор театр для меня — это еще одна маленькая жизнь. Все остальное было сильно политизировано и нас, детей, не интересовало. Телевизор мы почти не смотрели, настоящая жизнь вокруг была куда интереснее.

Как ни странно, Вологда шестидесятых годов не поразила моего воображения, хотя была значительно больше Грязовца. Просто я уже могла сравнивать, побывав неоднократно в Москве и на юге. Да и жизнь моя ограничивалась тогда домом и школой, вхождением в новые отношения с новыми людьми, что само по себе сложно, тем более для подростка. Вологда тогда была почти вся деревянная. По ней бегало несколько автобусов и автомобилей. (Редкий автомобиль, особенно частный, считался роскошью). Чистая, умытая росами Вологда весной и летом дышала свежим прозрачным воздухом, смешанным с запахами цветущих деревьев и трав, а по ночам на рыбной речке Золотухе пели соловьи! Вологда с давних пор славится зелеными насаждениями, благодаря счастливой привычке вологжан сажать деревья и кусты. Она сохранилась до сих пор, и город наш пока не превратился в задымленную асфальтовую пустыню, несмотря на появление в последние годы огромного количества автомобилей.

Наш дом возвышался в самом центре города. Во все стороны от него расходились неширокие улицы со старыми потемневшими от времени небольшими деревянными домами. Окошки были традиционно украшены резными наличниками, покрашенными светлой краской, а палисады чаще всего представляли собой глухие высокие заборы, с надписью «Осторожно, злая собака!»

Эти дома принадлежали, в основном, к застройке начала и средины 19 века. С нашего балкона была видна почти вся центральная улица Мира, ведущая к вокзалу. Внизу под балконом росла трава и маленькие деревца. Чудесно было, устроившись на толстом одеяле представлять себе, что балкон — это моя отдельная комната, читать и посматривать вниз на происходящее вокруг.

Налево и направо убегала улица Клары Цеткин (сейчас ей возвращено исконное название — Благовещенская), по которой я буду ходить годами, сначала в школу, а потом в институт. Эту улицу я могу пройти с закрытыми глазами, потому что мои ноги знают здесь каждую ямку в асфальте. Каждый дом, старый и новый, выросший на моих глазах, мне знаком «от стен и до крыш».

Странно, что мои глаза и мое сознание скользили тогда по прекрасному старинному дому Константина Батюшкова, по дивным очертаниям вологодского Кремля и не задерживались на них, хотя располагались они буквально за углом нашего дома. Меня и брата больше интересовала река Вологда, где летом мы с друзьями из нашего двора ловили на удочку ершей и окуньков, купались и загорали на травке, а зимой катались на санках и на лыжах с крутых берегов. Мы свободно росли, отдаваясь течению времени и обстоятельств, потихоньку взрослели, накапливая опыт общения со сверстниками и взрослыми людьми. Это был период простой и легкой жизни. Учеба почти не доставляла мне хлопот, все предметы, кроме математики и физики, давались мне с легкостью. Стыдно признаться, но в старших классах я занималась только точными науками. До сих пор мне иногда снится страшный сон, что я стою у доски и безуспешно пытаюсь решить задачу по алгебре, думая при этом: «Как же так, ведь школу я давно закончила, и институт тоже, и даже аспирантуру, зачем же меня снова заставляют сдавать алгебру?!» Зато всем остальным предметам уделялось минут тридцать в день, а свободное время посвящалось книгам. Читала я запоем, даже на уроках, низко склоняясь над партой и передвигая книгу так, чтобы очередная строчка была видна в щелку между партой и ее крышкой. А ночью, когда мама прогоняла меня с книгой из кухни или из ванной спать, я читала под одеялом с фонариком. Мама принципиально считала чтение бездельем и, застав меня читающей, тут же давала какое-нибудь поручение, подмести пол или посуду помыть, поэтому у меня было одно потайное место, где можно было спокойно читать, правда, только летом — чердак! Чердак спасал и от моего неуемного брата, всегда стремившегося вовлечь меня в круг своих интересов. Однако чем взрослее мы становились, тем сильнее наши интересы расходились, хотя и общего оставалось довольно много, потому что мы всегда ходили в одну и ту же школу. Широкая Сашкина душа охватывала весь наш двор и всю центральную часть города, а также реку с ее берегами, Дом пионеров, школу, музыкальную школу, стадионы и так далее. За нашим домом располагались тогда деревянные сараи — склады шкур и костей с мясокомбината, летом, время от времени, напоминающие о себе тяжелым смрадом. Хорошо, что ветер в нашу сторону дул не часто. Множество закоулков, переходов и скрытых от посторонних глаз мест не могли не привлекать окрестных мальчишек, вечно занятых какими-то своими делами — разговорами, выяснением отношений, и не всегда безобидными играми, например в кости и в карты на деньги, или первыми пробами папирос и вина. В начале семидесятых на месте этих сараев вырос нынешний крытый рынок, тогда он казался, чуть ли не столичной постройкой.

До его появления старый рынок располагался между улицей Маяковского и Проспектом Победы там, где сейчас находится дорога в сторону улицы Чернышевского. По правую сторону от нее были магазин «Овощи — фрукты» и уцененный магазин. Посреди небольшой площади стояла обезглавленная церковь, которую превратили в крытое рыночное помещение. Оно было небольшим, и там продавали молочные продукты и мясо. Разруб мяса был сортовой с обязательными плакатами за спиной продавцов одетых в белые фартуки и белые нарукавники. На плакатах были нарисованы разрубленные пополам и в профиль коровьи и свиные туши, и на них цифрами обозначались разные части с названиями, например — «филе», «грудинка», «окорок» или «брюшина» и так далее. Но самое главное каждая часть имела определенную цену, которую продавцы не вправе были менять и люди точно знали, что сколько стоит. Разброс цен был достаточно велик, так что люди любого достатка могли купить себе мяса. Все остальное продавалось на улице на длинных столах, установленных вдоль этого здания, с навесами и без них. Торговали там исключительно местные крестьяне, да старушки с городских окраин, собственноручно выращенными овощами. Здесь были представлены картошка, капуста, огурцы и всякая мелочь, типа морковки, свеклы, лука, чеснока и зелени.