Михаил Арлазоров - Жуковский Страница 17

Николай Егорович Жуковский — студент университета.

Слудский.

Василий Яковлевич Цингер.

Город встретил Жуковского кипучей, деятельной жизнью. Выйдя из здания вокзала, он сразу же попал на чисто выметенные тротуары Фридрихштрассе — одной из оживленнейших улиц германской столицы. А рядом, в нескольких сотнях метров от платформы, к которой подкатил московский экспресс, тянулась другая улица — знаменитая Унтер-ден-Линден. Обсаженная четырьмя рядами лип, эта гордость Берлина проходила через Бранденбургские ворота к Тиргартену — популярному берлинскому парку.

Вздремнув часок в гостинице, Николай Егорович отправился побродить по городу. Он обзавелся планом Берлина и начал осмотр его достопримечательностей с Тиргартена. Прогулявшись по аллеям сада, среди цветущих каштанов и сирени, полюбовавшись изваянием льва, навеки застывшего рядом с убитой львицей, Николай Егорович нанес визит известному математику Зилову. Побеседовав с коллегой, он снова вышел на Унтер-ден-Линден, и здесь его внимание привлекло красивое здание с надписью: «Акварий». О том, что увидел наш путешественник в акварии, рассказывает его письмо к сестре Вере:

«Если бы ты могла видеть, Вера, этот акварий, ты бы из него не вышла. Он представляет огромное здание, в которое входят, поднимаясь сначала в верхние этажи, потом спускаются постепенно вниз, имея перед собой зеркальные стекла, отделяющие воду. Эта вода освещается сверху и наполнена всевозможным зверьем; ты видишь змей, крокодилов, потом всевозможные рыбы, громадные раки и осьминоги, даже страх берет. Как будто бы путешествуешь с капитаном Немо на «Наутилусе». Я особенно долго останавливался над коралловыми деревьями и морскими звездами…»

Николай Егорович встречается в Берлине с учеными, посещает университет, вынося при этом самые отрадные впечатления. И снова стучат колеса вагонов…

Всего лишь неделю провел Жуковский в Берлине. Он поехал за границу, чтобы расширить круг своих знаний, а потому его более всего интересовал Париж — город, где на рубеже XVIII и XIX столетий жил и творил великий геометр Гаспар Монж.

Поезд замедляет движение. Перед глазами бегут парижские предместья. Состав прибывает к Северному вокзалу. Носильщики в кожаных кепи и синих блузах подхватывают багаж. Таможенный чиновник вежливо и вполне серьезно осведомляется, не везет ли русский господин взрывчатых материалов и снарядов, игральных карт, спичек и крупных собак, пригодных для носки контрабанды? Услышав отрицательный ответ, таможенник удовлетворенно кивает головой и делает на чемоданах отметку мелком — разрешение на вынос их в город.

После Берлина, молодого, прилизанного, Париж выглядел совсем иным. Привокзальные дома стояли покрытые толстым слоем паровозной копоти и многолетней грязи. Ветер разносил бумажки, коробки от сигарет, обрывки газет. Одинокий полицейский в центре привокзального перекрестка, казалось, едва справлялся с непрерывным потоком экипажей.

А Париж, словно подсмеиваясь над слегка опешившим москвичом, готов был удивлять его с каждой минутой. Даже на извозчичьей бирже, галдевшей подле здания вокзала так же, как и в Москве у Ильинских ворот, Николая Егоровича удивила европейская новинка. Во-первых, на козлах извозчичьих экипажей сидели не только мужчины, но и женщины, а, во-вторых, на многих пролетках под козлами были установлены аппараты — таксиметры, точно отсчитывающие стоимость проезда. Для XIX века это была любопытная новинка. Жуковский с интересом взглянул на аппарат, и четвероногое такси помчало его в Латинский квартал.

Латинский квартал — район студентов, мансард и бедноты. Здесь песенка порой заменяет ужин, а несколько су могут дать человеку больше счастья, чем иному богачу тысячи франков. Николай Егорович почувствовал себя тут легко и свободно. Раскроем один из старых путеводителей по Парижу, и мы поймем ощущения Жуковского, когда, сойдя с извозчичьего экипажа, он оказался в Латинском квартале.

«Этот район, — писал автор путеводителя, адресуя свой рассказ направляющимся за границу, — насыщен русскими студентами и эмигрантами… напоминая скорее московские Бронные и Козихи или петербургский «Остров», чем Париж. Но зато стоимость жизни здесь сведена к наименьшей цифре. Провизия здесь продается по мелочам, доступным для самого слабого кармана…»

Тут, в этих улочках, так трогательно напоминавших Москву студенческих лет, и подыскал Николай Егорович небольшую комнату с чудесным видом на один из старинных парков. Теперь в иностранный отдел полицейской префектуры. Вежливый чиновник, взыскав очередной сбор, выдал полицейское свидетельство, являвшееся видом на жительство. С формальностями было покончено.

«Первый день я не мог усидеть на месте, — писал Николай Егорович родным, — и все бегал осматривать разные великолепные сооружения. Их такая масса, что и не перечтешь. Был в Лувре, этом собрании изящных произведений; какая разница между ним и жалким Берлинским музеем!..

Целые стены покрыты картинами Рубенса, Ван-Дейка, Рафаэля и т. д.; но надо сознаться, что такое множество картин и статуй, как в Лувре, производит подавляющее впечатление. Надо побывать там несколько раз и осматривать залу за залой. Мне всего более понравилась мадонна Мурилло (опирающаяся на луну), а из статуй — Венера Милосская…»

Утолив первую жажду впечатлений, Николай Егорович принимается за дело.

Гаспар Монж, чье имя было так дорого Жуковскому, умер полвека назад. Но жили рожденные им идеи. Работали ученые, поддерживавшие и развивавшие геометрическое направление в механике, начало которому положил их великий земляк. Встретиться с ними Жуковскому было крайне интересно.

Вот он в кабинете главного инженера Парижа, известного специалиста по механике Мориса Леви. Беседа длится несколько часов. Широко образованный ученый, автор четырехтомного труда по графической статике, человек, глубоко интересовавшийся гидравликой, небесной механикой, морскими приливами, Леви не мог не привлечь к себе внимания Жуковского.

Главный инженер города ослепительно любезен. И это не просто радушие хозяина, утонченная вежливость светского человека. Нет! Леви быстро понял, с кем он имеет дело. Визитер из России — интереснейший собеседник, с ним приятно поговорить, от него можно узнать много нового о том, что происходит в научных кругах далекой холодной Москвы. Леви щедро дарит время еще малоизвестному русскому ученому.

— Мосье Жуковский! К сожалению, я не владею русским языком, но то, что вы рассказываете о своей магистерской диссертации, так интересно. Я надеюсь прочитать ее по-французски. Перевод вашей работы должен быть издан в Париже.