Нина Берберова - Курсив мой Страница 172

У нее оказалось длинное, правильное лицо, вся она была плоская, стройная, носила большие шляпы, из-под которых выбивались пышные золотые волосы, и возраст ее был неясен: где-то между тридцатью пятью и сорока пятью. Она говорила громко, ругала со вкусом всех полити-ков, Эйзенхауэра и Трумэна называла по именам, а в ночь, когда Стивенсон был забаллотирован в президенты, с горя выпила лишнее и разбила прелестную штучку венецианского стекла, которая стояла у нее на столе. "Она к вам перешла от купца", сказала я о штучке.

Доброта и терпение ее были удивительны. Она была женщиной светской, любившей общество интересных и даже знаменитых людей - особенно политических: дипломатов, депутатов конгресса, сенаторов и тех, что вьются вокруг них. Она умела принять десяток людей в небольшой своей квартире (обедали у нее без стола, на подносах, на которых, кроме тарелки с едой, стояли и стакан для вина, и миниатюрные солонка и перечница - как два наперстка). Она приглашала меня к себе часто, водила в театр, в рестораны, и с ней я начала говорить по-английски всерьез - до сих пор я старалась избегать этого. Вечерами я теперь ходила в школу, где были классы, одни для начинающих и другие - для тех, которые, зная язык, хотели бы обогатить свой словарь. Я записалась именно в этот класс, чтобы "обогатить свой словарь". Но когда через два месяца групповых уроков начались практические занятия, энергичная, суровая молоденькая учительница не могла поверить своим ушам, услышав мое чтение восьмой главы "Потерянного рая".

- Позвольте? Откуда вы? Как вы сюда попали? Вам надо в комнату рядом, там начинаю-щие. Вы не можете здесь... Кто вам позволил?

Но после урока я объяснила ей, что получаю необыкновенное, ни с чем не сравнимое удовольствие от Мильтона, которого она объясняет, и попросила оставить меня в покое, разрешив присутствовать в ее классе. Она недоверчиво посмотрела на меня, пожала плечами и решила, видимо, про меня забыть.

Джессика сказала: "С вами всегда что-то происходит. С европейцами всегда что-то происходит". Но и с ней произошло нечто, что в корне изменило ее судьбу: она, от нечего делать, написала рассказ, взятый, конечно, из собственной жизни. Написала она его в два вечера и послала в один из тех американских журналов, которые расходятся в миллионах экземпляров. Рассказ был принят, и ей была заплачена крупная сумма, сюжет по телефону был продан в Голливуд для кино, и она была приглашена говорить по телевидению на программе "Наши знаменитости". Когда я к ней пришла, она мне показала несколько сот читательских писем, где ее умоляли продолжать. Но самым главным было письмо от редактора журнала, напечатавшего рассказ, который требовал теперь либо серии, либо целого романа.

Джессика решила скрыться на время из Нью-Йорка. Я пыталась дать ей несколько советов, как Флобер Мопассану, но из этого ничего не вышло, так как я сама в советы не верю. Она уехала и скоро вышла замуж.

В то время я уже ходила по утрам к миссис Тум, а вечерами читала книги из библиотеки: романы, критику, историю, философию, антропологию, психологию... Успех в новом языке, как известно, бывает ступенчатым: неделю - ничего, и вдруг - толчок и тебя выталкивает из тупости и рассеянности в понимание и овладение новыми формами. Так было и со мной.

Миссис Тум искала секретаршу, но не совсем обычную. Она искала секретаршу для своей личной корреспонденции. Переписку она вела на четырех языках, и среди людей, которым она писала, были Альберг Швейцер, Гарри Купер, два сенатора, Фуртвенглер, Нобелевский лауреат по ядерной физике, вдова известного французского философа и какой-то русский изобретатель, живший в Лондоне. Она спросила меня, могу ли я печатать на французской машинке? - Могу, - ответила я. - А на русской? - Тоже могу. Она удивилась и обрадовалась, потому что до этого не знала никого, кто бы мог печатать на русской машинке. Машинка была немедленно куплена. "А как насчет немецкой машинки?" Подумав немного, я сказала, что и это возможно, если она мне сначала продиктует письмо. Об английской она не спросила, решив, что я не могу же не знать таких простых вещей. В первый же день мне попалось, среди других бумаг, письмо Швейцера, где он благодарил миссис Тум за присылку крупной денежной суммы на перекрытие одного из бараков для прокаженных. Это был барак, которым, как я поняла, миссис Тум специа-льно занималась. Теперь вместо соломы положили железо. Миссис Тум только что вернулась из Африки и не могла примириться с тем, что этот барак крыт соломой.

На второй неделе пришел фотограф, который принес ей три катушки проявленных снимков, снятых ею в Ламбарене. Я помогла установить экран, окна занавесили, и мы сели с ней смотреть фильм - она беспокоилась, все ли в порядке. Но оказалось, что фотограф нечаянно вклеил в ее ленту какого-то чужого слона.

- Откуда вы взяли этого слона? Из чужой катушки? Львы - мои, бизоны мои, а слона у меня не было. Уберите слона. Отдайте его тому, кому он принадлежит. Мне чужие слоны не нужны.

Прокаженные. Швейцер. Она с прокаженными. Она со Швейцером. Я спросила, как она доехала до них. Был ли у нее автомобиль или самолет?

- Прилетела в Африку, взяла такси и доехала, - сказала она.

На третьей неделе в гости к ней пришли ее внуки. Курносенькие, бледные, они сказали: "Здравствуйте, бабушка" - и остановились в дверях, копая в носу.

- А! - сказала она. - Вы завтракали?

- Да, но мы голодные, - ответили внуки.

- Раз вы завтракали, вы не голодные, - сказала бабушка. - Мы поедем сейчас смотреть Эмпайр Стэйт Билдинг. - Она пояснила мне, что полтора года тому назад она обещала их сводить туда, но все не было времени.

- Мы голодные, - повторили внуки.

Я отложила письмо, которое печатала (Фуртвенглеру, подтверждавшее обещание какой-то стипендии молодому флейтисту), и спросила, не могла ли бы я дать им по стакану молока и по булочке?

- Никаких булочек. Они все врут. Я поведу их теперь на Эмпайр Стэйт Билдинг.

И они ушли. А когда они вернулись и я спросила мальчиков, получили ли они удовольствие (сама я туда ходила раза три и глаз не могла оторвать от нью-йоркского горизонта), они ответили:

- Нет, не получили, потому что мы были голодные.

Миссис Тум мною была довольна. Русскому изобретателю я сочиняла письма сама, на новеньком Гермесе:

"Уважаемый Семен Петрович!

Сумма, которую Вы с меня требуете для Ваших опытов по очищению морской воды от соли, слишком велика. Я посылаю Вам сегодня (через банк) ровно половину. Что касается залежей марганца на Северном полюсе, то для этой экспедиции необходимо заручиться согласием канадского правительства: я в конце месяца буду в Оттаве и там постараюсь переговорить с премьер-министром о Вашем проекте..."