Михаил Девятаев - Побег из ада Страница 18

Когда мы посвятили Кутергина в наш план, он охотно согласился во всём нам помогать.

Примкнул к нам и Володя Немченко. Еще шестнадцатилетним парнишкой фашисты угнали его на каторгу. Сам он из Белоруссии. На чужбине всё время тосковал по родному краю. Несмотря на юные годы, Володя выглядел стариком, лицо его было суровым. Во время пытки гитлеровцы выбили ему глаз и изуродовали лицо. Он до того был худ, что полосатая одежда заключенного буквально висела на нем.

— Весь в вашем распоряжении, — твердо заявил он, узнав о нашем плане побега.

Еще через день я предложил бежать с нами политруку Михаилу Емецу.

— На меня всегда рассчитывайте, во всём помогу, — сказал он.

Число людей, готовых на смерть или свободу, на которых можно было положиться, росло, наш «экипаж» увеличивался день ото дня. С помощью Володи Соколова всем нам удалось сойтись в одну команду. План был тщательно разработан. Каждый из участников знал свои обязанности при захвате самолета и в полете. Все готовились, ходили как наэлектризованные.

Никто не сомневался, что самолет мы захватим. Всё теперь зависело от меня. Сумею ли я запустить машину и поднять ее в воздух? Эта мысль не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Как сожалел я, что в свое время мало уделял внимания изучению самолетов иностранных марок! Сколько раз вспоминал слова командира эскадрильи Боброва: «Нам нужно до тонкости знать технику врага. Учитесь, пока есть время, пригодится». И теперь горько раскаивался, что только бегло и мало интересовался боевой техникой противника. А сейчас — близок локоть, да не укусишь!

Летчику-бомбардировщику, конечно, легче было бы совершить полет на «Хейнкеле-111». А я — истребитель. Правда, был знаком с конструкциями и особенностями пилотирования самолетов других типов, но лишь поверхностно. Только один раз за войну довелось мне совершить полет на бомбардировщике, и эта небольшая практика должна мне очень пригодиться теперь.

По ночам долго не смыкал глаз, припоминал, что еще нужно сделать для подготовки к полету. «Убедись, еще раз убедись, всё ли в порядке» — эти слова инструктора авиаучилища ярко вспоминались теперь. «В авиации нет мелочей» — эту истину я и раньше знал по опыту. А в условиях такой необычной подготовки к полету, когда кругом враги, этих «мелочей» будет во сто крат больше, чем за все годы моей службы в авиации.

Какой избрать маршрут? Этот вопрос волновал меня не меньше других. Можно лететь над сушей, можно над морем. На первом маршруте меня обстреляют вражеские зенитки. Нет, лучше над морем, пусть лучше наш полет никто не «обслуживает»…

Задумываться приходилось над многим. Как, например, встретят мой самолет с фашистской свастикой наши, советские зенитки и истребители? Собьют к черту. Ведь им неизвестно, что на нем летят свои, советские люди, вырвавшиеся из ада, истосковавшиеся по Родине, готовые немедленно встать в строй и беспощадно громить подлого врага. Нам вовсе не улыбалось оказаться под огнем своих товарищей и стать жертвами недоразумения.

Однако до этого еще далеко. На первом плане стоит проблема: чем бить конвоиров? У нас нет никакого оружия, а голыми руками ничего не сделать с нашими силами. Члены экипажа начали проявлять инициативу, вооружаться. Иван Кривоногов раздобыл железную клюшку с кольцом, довольно увесистую и удобную для нанесения удара. Володя Соколов выдрал какую-то деталь разбитого тягача, я привязал на веревочку большую гайку, как отвес, которую можно использовать вроде кистеня, другие носили в котелках камни. Всё готово. Осталось только выбрать удобный момент и…

В обеденный перерыв немцы группами уходили с аэродрома. Мы расчищали взлетную дорожку, приближаясь к облюбованному бомбардировщику. Сейчас всё решится… Вдруг неподалеку от нас приземлился многоместный пассажирский самолет. Пассажиры и часть экипажа ушли, а мотор остался невыключенным. Это было очень кстати. Обменялись между собой взглядами и без слов договорились захватить лучше этот. К сожалению, в тот момент, когда мы стали приближаться к самолету, к нему прибыла большая группа фашистов. Пришлось отказаться.

Были потом и другие неудачи. То одна, то другая причина не позволяла нам овладеть машиной. Но никто и мысли не допускал о том, чтобы отступить от принятого решения.

Ура! Летим!

В начале февраля несколько дней подряд шел снег. Я боялся, что улететь не удастся, что меня убьют. «Десять дней жизни» истекали 10 февраля. А пока меня продолжали жестоко избивать. Силы таяли, и я уже еле двигался. Товарищи старались поддержать меня, отрывая крохи от своего мизерного пайка, по ночам делали мне примочки. Да и сам я упорно не хотел сдаваться, напрягал всю волю, пересиливал слабость и боль во всем теле и шел на работу…

Наконец, 8 февраля облачность рассеялась, с утра из-за горизонта выплыло яркое, ослепительное солнце, которого мы так долго ждали.

— Сегодня или никогда! — шепнул я друзьям.

В этот день нас, десять человек, повели засыпать бомбовую воронку. О готовящемся побеге знали вместе со мной пять человек, а остальные ни о чем даже не подозревали. И вот мы пятеро идем рядом. У всех на лицах твердая решимость. Четко, с усердием выполняем все приказания. Я не свожу глаз с нового двухмоторного модернизированного бомбардировщика «хейнкель-111». На нем, как мы уже знали, летал сам командир авиачасти — кавалер ордена железного креста первой степени. При его появлении все фашисты дрожали, вытягивались в струнку. Я видел, как прогревали моторы. Значит, машина готова к полету. Но есть ли в баках топливо?

Восемь человек бросали в воронку землю, а мы с Володей Соколовым трамбовали ее. Приближался обеденный перерыв. Скоро немцы уйдут на обед. Надо было спешить. Как на зло, мы работали за границей аэродрома и проникнуть на летное поле к самолетам не могли.

— Пора начинать, — сказал я Володе.

— Улетим завтра, — ответил он. — Видишь, как далеко мы от самолетов…

Володя Соколов, как переводчик и исполняющий обязанности бригадира, мог договориться с конвоиром о переходе на другую воронку, ближе к самолетам. От него зависело теперь всё. До завтра я не мог откладывать. Ведь осталось жить два дня! Уходя из лагеря, я попрощался со всеми друзьями и дал себе клятву, что улечу сегодня на Родину или буду растерзан фашистскими собаками.

— Володя, — повысил я голос и посмотрел на него так, что он все понял, — шутить я не намерен! Приказываю: сейчас же веди к самолету!.. Иначе оба будем мертвыми…

Не ответив больше ни слова, Володя стал что-то объяснять конвоиру, показывая рукой в сторону самолетов, затем подал нам команду построиться. Направились к четырехмоторному тяжелому бомбардировщику, который я облюбовал. Этот самолет способен был взять на свой борт до ста человек таких, как мы, «сухарей». В первой команде в 45 человек, где я работал вначале, люди, предупрежденные подпольной организацией, ежедневно в обеденный перерыв ждали, когда к ним подрулит самолет, за штурвалом которого будет сидеть человек в полосатой одежде. По его сигналу поднятием руки они были готовы в любой момент расправиться с охраной, быстро сесть в самолет, чтобы лететь на Родину. Таков был наш план.