Лариса Васильева - Дети Кремля Страница 18

Лев Каменев, как бы того ни хотелось новосибирским Каменевым, не разводился с Ольгой Давидовной. Да и был ли он зарегистрирован с нею? В те годы регистрации брака не придавали особого значения. Его смелость состояла в том, что открыто жил и путешествовал с Татьяной Глебовой, считая ее женой, а Владимира Львовича — своим сыном.

Возвращаясь к истории с детьми Виктора Чернова, невольно думаешь: что было бы, возьми Лев Борисович в 1920 году на воспитание юную Ариадну Чернову?

В тридцатых она была бы уже взрослой девушкой и, как дочь Каменева, пусть приемная, попала бы либо в клетку, либо под расстрел. Вероятнее второе, ибо дважды оказалась бы дочерью врагов народа: и Чернова, и Каменева.

Девочки без имени

Жестокие взрослые игры ударяют по детям, деформируют сознание целых поколений. Даже благополучные семьи, не потерявшие родителей, несут на себе печать времени: либо чувство страха, либо ощущение раздвоения личности, либо сознание некой своей неосознанной вины: «Мы отвечаем за все, что было при нас».

В книге «Кремлевские жены» есть у меня глава о Галине Антоновне Егоровой, жене маршала Егорова, которая, в 1937 году попав на Лубянку и потеряв самоконтроль, наговорила невесть что на себя и на мужа (он, впрочем, сделал то же самое), призналась в безнравственности и шпионаже в пользу Польши. Ее, ни в чем не повинную женщину, расстреляли сразу после суда, тут же, во дворе лубянского здания. Познакомившись с делом Егоровой, я пыталась найти ее родственников, но, по-видимому, никого не осталось в живых, единственная сестра умерла.

Была у меня слабая надежда: если «Кремлевские жены» выйдут в свет, может быть, найдутся среди читателей люди, способные вспомнить Галину Егорову?

Дождалась.

Телефонный звонок. Женский голос:

— Я прочитала «Кремлевских жен» и впервые узнала подробности о конце моей матери, Галины Антоновны Егоровой. Страшно читать. Скажите, пожалуйста, в «Деле» Егоровой ничего не было о дочери Александре?

— Не было.

— Вы уверены?

— Уверена, Александра Александровна, — говорю  я. — У вас не сохранилась фотография мамы? И какие-либо документы? Ваши воспоминания о ней?..

— Дело в том, — прерывает меня собеседница, — что мое имя сейчас Антонина Германовна, и девичья фамилия другая. Когда родителей посадили, я оказалась на Урале, жила в детском доме, потом меня взяла семья чекиста и воспитала. Ничего не могу сказать против этих людей, благодарна им. Мне было тогда восемь лет. Я все помнила: и маму, она была красавица, и папу, маршала. Рассказывала своим приемным родителям, как мы жили в Кремле, как Буденный катал меня на лошади.

Они очень боялись этих воспоминаний, говорили: «Ты никогда не жила в Москве. Запомни, тебе все это приснилось. Никому не рассказывай».

— Зачем вы позвонили мне?

— Помогите восстановить мои настоящие имя и фамилию.

— Что я должна для этого сделать?

— Вы знаете кремлевских людей. Кто-то из них должен помнить моих родителей и меня. Для перемены документов достаточно двоих свидетелей. Я встречалась с некоторыми. Они вспоминают Егоровых, но идентифицировать мою личность с той девочкой отказываются.

Я продиктовала Антонине Германовне несколько телефонов, позвонила в редакцию газеты в надежде заинтересовать журналистов этой темой.

— А если она была у Егоровых приемной дочерью, — спросил сотрудник редакции, — и ее ждет очередной удар? Стоит ли ворошить прошлое?

Ответа у меня не нашлось. Попыталась представить себя на месте женщины, у которой отняли детство, отняли имя, заменив его другим. Будет ли она страдать, узнав, что и Егоровы заменили ей детство и, может быть, имя? Не знаю. Полагаю все же, в любом случае ей станет легче от сознания, что она восстановила память своего Сада Детства.

У Егоровых вряд ли оставались счета в швейцарских банках, во всяком случае, Антонина Германовна на них не претендовала, она хотела стать всего лишь Александрой Александровной.

Собственное имя…

Как не вспомнить тут русскую царевну Анастасию, дочь Николая II, якобы спасшуюся, и легенды, связанные с нею. Жила в Европе претендентка на ее имя, госпожа Андерсон, со своим мало правдоподобным мифом о том, что удалось ей, великой княжне Анастасии Николаевне, остаться живой и, преодолев множество невыносимых трудностей, оказаться за границей. Немало споров было на эту тему в русских эмигрантских кругах, разделившихся надвое: одни признавали в ней Анастасию, другие — нет. Прочитав немало о госпоже Андерсон, я так и не смогла заставить себя поверить в то, что она — Анастасия. Все мне казалось — стоит за ее рассказами желание открыть романовские счета в Швейцарии.

Но вот совершенно другая история: в книге «Мой отец Лаврентий Берия» его сын Серго приводит эпизод:

«Произошло это через несколько лет после войны. К тому времени я уже был офицером… у военных свободного времени не так много, но когда удавалось, охотно посещал театры. Зная мою страсть, мама как-то предложила:

— Серго, сегодня идем в театр. В Большом — «Иван Сусанин».

— Мама, — говорю, — я ведь не Иосиф Виссарионович. Это он может «Сусанина» по сорок раз слушать…

— Пойдем, Серго, — уговаривает мама. — Покажу тебе очень интересного человека.

Места у нас оказались в шестом или седьмом ряду, довольно близко к ложе, где сидела незнакомая женщина.

— Это ради нее я тебя и уговаривала, — говорит мама.

Смотрю: седая уже женщина, в темной одежде, с очень выразительным лицом. Весь спектакль она проплакала.

— А знаешь, кто она? — спрашивает мама.

— Понятия не имею, — отвечаю.

— Дочь Николая II. Великая княжна Анастасия…

Я, конечно, опешил. Знал ведь, что всю царскую семью еще в восемнадцатом на Урале расстреляли.

— Дома расскажу, — пообещала мама«.

Есть от чего заволноваться и насторожиться. Сын самого Берия со слов жены Берия свидетельствует об Анастасии Николаевне Романовой.

Мать, вернувшись домой, рассказала ему, что после войны к Берия обратился советский офицер, в войну раненный на территории Польши, где его подобрали монахини православного монастыря. Настоятельница, когда офицера выходили монашки, часто говорила с ним и, при разлуке, призналась ему, что она дочь Николая II Анастасия.

Берия, поговорив с офицером, доложил о разговоре Сталину, тот захотел проверить, не самозванка ли она, и, проверив, решил послать в Польшу офицера с предложением Анастасии приехать в Советский Союз. Две недели она инкогнито жила в Москве в специально выделенном для нее особняке. Офицер находился рядом. Бывала в музеях и театрах. Посетила Ленинград. Ей предложили полное государственное обеспечение, но она, поблагодарив за гостеприимство, отказалась: дала обет Господу и должна вернуться в монастырь. Никто ни о чем не узнал: ее принимали официально как настоятельницу православного монастыря. Вернулась в Польшу.