Дарья Варденбург - Правило 69 для толстой чайки Страница 18

– Только быстро, пять минут, и все, – шепнул он нам у дверей палаты, где лежал отец Шевцова.

За белый рукав Кольчугина держалась маленькая медсестра. Я подумал, что она только что школу окончила – на взрослого человека она походила не больше, чем я. Медсестра улыбалась так весело, как будто вот-вот расхохочется, а когда Кольчугин со словами «выпьем кофе» повел ее в дальний конец коридора, она чуть ли не вприпрыжку за ним побежала.

Отец Шевцова был таким худым и белым, что казалось, он утопает и растворяется в белой больничной кровати. Глаза закрыты, уголки рта опущены вниз. Когда старики спят, они похожи на мертвых – сколько раз я сам подходил к своему спящему деду и с облегчением выдыхал, когда видел, что он жив и его ребра мерно поднимаются и опускаются.

Шевцов тронул отца за птичье плечо, и тот широко распахнул глаза, как будто ждал этого прикосновения весь день. Увидев перед собой сына, он крепко сжал его предплечье и заговорил быстро:

– Уезжай обратно. В Италию.

– Пап, – еле слышно произнес Шевцов.

– Не думай обо мне. Думай о себе.

– Я думаю о себе, – сказал Шевцов.

Его отец, словно успокоившись, прикрыл глаза, повторяя «да, да», и вдруг лицо его исказилось, и он заплакал.

– Пап, все будет хорошо, – утешал его Шевцов, но старик продолжал всхлипывать и, когда Шевцов положил свою руку ему на голову, повернулся и прижался к этой руке мокрым от слез лицом.

Я попятился и тихо вышел за дверь.

Когда мы покинули больницу, были уже сумерки – Шевцов оставался с отцом, пока тот крепко не заснул. На прощание я пообещал Кольчугину, что все-таки поэкспериментирую с медитациями, – мне было совестно, что я с того раза забросил это дело и ни одного смс Кольчугину не прислал.

Мы с Шевцовым пролезли через прутья ограды и пошли по улице к его машине. Зазвонил телефон, Шевцов ответил на звонок, и я услышал громовой голос Михаила Петровича.

– Отец в больнице, – сказал в трубку Шевцов. – Я с ним остаюсь. На чемпионат едет Репа.

Михаил Петрович протестующе зарычал, а потом загремел так, что я мог слышать каждое слово:

– Да боже ж ты мой, я с твоим отцом посижу! Хочешь, каждый день в больницу… Сиделку найдем! Ты, ты должен ехать! Этого урода на чемпионат…

– Все решено, – прервал его Шевцов. – Я уже отдал машину, они выезжают завтра. Рано утром.

Это он виноват

Но выехали мы вовсе не рано утром и не завтра. А послезавтра в пять вечера. С чудовищным опозданием. Чуть не умерли по дороге от страха, чуть не разбились в лепешку и теперь куковали на заправке.

– Это он виноват, – Тимур мотнул головой в сторону «фольксвагена», подразумевая Репу. – Ему протрезветь надо было, вот и ждали.

– Чушь, – презрительно отозвалась Тоха.

– Выехали бы заранее как люди, – продолжал бурчать Тимур. – Питер бы посмотрели. Поспали.

Он поболтал зажатой в руке банкой – там еще плескались остатки колы.

– Просыпайся, – Тимур легонько толкнул лежащего на его коленях Митрофана и, когда тот со стоном выпрямился и стал сонно озираться, вскочил и пошел к «фольксвагену». Его вид ничего хорошего не сулил.

Распахнув водительскую дверь, Тимур набрал в рот колы из банки – и я, мгновенно и сам не помня как, оказался рядом с ним, потому что понял, что сейчас будет. Тимур собирался окатить Репу брызгами, прыснуть липкой колой ему в спящие глаза – а такого никто не заслуживает. Я оттолкнул Тимура, тот возмущенно замычал, и в этот момент проснулся Репа – заворочался за рулем и настороженно уставился на нас, словно не узнавая.

– Что? Что происходит? – просипел он.

Тимур поперхнулся колой и сквозь кашель выговорил:

– Ехать надо, Алексан Николаич.

Деньги в грязи

Последняя тренировка перед чемпионатом. Я вооружал своего «оптимиста». Подошел Тимур, протянул мне толстую пачку денег и вырезанное из газеты объявление.

– На. Лечат от заикания. Если этого не хватит, скажешь.

Я не пошевелился, и он сунул мне деньги в руку. И объявление тоже. Я отбросил все это, как ядовитую змею, и со злости топнул ногой по рассыпавшимся по траве тысячам. Прежде чем я опомнился, Тимур меня оттолкнул, упал на четвереньки и кинулся собирать деньги. Прижимая к себе купюры, он поднял голову, хотел что-то мне сказать, но не нашел слов и только помотал головой, словно не понимая чего-то. Да я и сам ничего не понимал. В голове у меня вертелось только «украл, украл».

Когда тренировка кончилась, мы вытащили лодки и погрузили их на трейлер, чтобы все было готово к поездке. Освободившись, я зашел к Шевцову в офис – он еще утром попросил помочь ему собрать для нас инструменты и запасные карабины, блоки и веревки. Когда я вошел, Шевцов в глубокой задумчивости стоял над отодвинутым ящиком стола. Протянув руку, он достал из ящика пачку денег и удивленно осмотрел ее со всех сторон. На той тысячной купюре, что была с краю пачки, я увидел землю и след от своей собственной подошвы.

Чемпионат. День 1-й

Автомат с газировкой

Земной шар развернулся под нашими колесами, и вместо севера мы попали на юг – в Петербурге стояла пляжная жара, смеялся солнечными бликами залив и сверкали стрелы мачт. Сколько там было мачт, в этом яхт-клубе, – нам и не снилось.

Мы сидели на большой веранде под белым тентом – да, здесь тоже было кафе с верандой, но раза в два больше нашего, раза в три дороже и с едой раза в полтора вкуснее. Мы, голодные, ели самый лучший борщ в мире и вертели головами, удивляясь происходящему. Больше полусотни человек – от восьмилетних пузырей до таких же, как мы, тринадцатилетних болванов, – вооружали лодки, сновали по берегу, входили и выходили из эллингов и раздевалок, обедали в кафе за соседними столами. Тоха куда-то ушла, а когда вернулась, в зубах у нее была электронная сигарета. Тоха подошла к автомату по продаже воды, и там какой-то высокий загорелый парень как раз опускал монеты в щель. Парень улыбнулся Тохе, нажал на кнопки, автомат зажужжал и сбросил вниз бутылку газировки. Парень сел на корточки, вынул из автомата бутылку и протянул Тохе. Тоха взяла бутылку и улыбнулась в ответ. В этот момент кто-то крикнул с берега: «Макс!» Парень встал и побежал к тем, кто его позвал, на ходу подняв руку – попрощался с Тохой. Он бежал как летел. Гермес с крыльями на сандалиях. Я не думал, что люди в 13 лет – или сколько ему было – могут выглядеть вот так неправдоподобно красиво, как актеры или модели с обложек.

Тоха смотрела ему вслед, продолжая сжимать в зубах электронную сигарету, а в руке – бутылку газировки. Мы все – я, Тимур, Митрофан и даже Репа – смотрели на нее, застыв над борщами.

– Эй, это моя сигарета! – крикнул какой-то бородач в розовых шортах, взбегая по ступенькам на веранду.