Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом Страница 18

Работа заряжающего в бою была простой, но очень напряженной: ему нужно было толкнуть требуемый снаряд в казенник пушки и выбросить гильзу через люк после ее экстактирования. По утверждению В. П. Брюхова, заряжающим мог быть любой физически крепкий автоматчик – объяснить молодому человеку отличие в маркировке бронебойного и осколочно-фугасного снаряда не составляло труда. Однако напряжение боя бывало иногда таким, что заряжающие падали в обморок, надышавшись пороховых газов. Кроме того, у них почти всегда были обожжены ладони, поскольку выбрасывать гильзы требовалось сразу после выстрела, чтобы они не дымили в боевом отделении.

Во многом «пассажиром» чувствовал себя во время боя стрелок-радист. «Обзор ограниченный, а сектор обстрела из этого пулемета был еще меньше», – вспоминает П. И. Кириченко. «У стрелка был лобовой пулемет, хотя через него ничего не было видно, он если стрелял, то только по указанию командира танка», – подтверждает Н. Я. Железнов. А Ю. М. Поляновский вспоминает такой случай: «Между собой договорились о том, что, еще не пройдя свою пехоту, начнем стрелять из пушки и башенного пулемета через голову пехоты, а лобовой пулемет нельзя использовать, потому что он бьет по своим. И вот мы начали стрелять, а радист в суматохе забыл, что я его предупреждал. Дал очередь практически по своим».

Не нужен он был и как связист. «Работали, как правило, на одной-двух волнах. Схема связи была простейшая, с ней справится любой член экипажа», – вспоминает П. И. Кириченко. В. П. Брюхов добавляет: «На Т-34-76 радист часто переключал с внутренней на внешнюю связь, но только когда командир слабо подготовлен. А если толковый командир, он никогда управление не отдавал – сам переключался, когда нужно».

Реальную помощь стрелок-радист оказывал механику-водителю на марше, помогая переключать четырехступенчатую коробку передач ранних Т-34. «Кроме того, поскольку руки у него заняты, я брал бумагу, сыпал туда самосад или махорку, заклеивал, раскуривал и вставлял ему в рот. Это была тоже моя обязанность», – вспоминает П. И. Кириченко.

Не имея отдельного люка для экстренного покидания танка, радисты «гибли чаще всего. Они находятся в самом невыгодном положении. Слева механик его не пускает, сверху заряжающий или командир», говорит В. П. Брюхов. Не случайно на линейных танках Т-34-85, на которых воевал А. С. Бурцев, экипаж состоял из четырех человек. «У командира танка в экипаже нет стрелка-радиста. Пятый член экипажа появляется у командира взвода и выше вплоть до командира бригады».

Важным условием выживаемости экипажа на поле боя являлась его взаимозаменяемость. Командир танка получал в училище достаточную практику, для того чтобы заменить любого члена экипажа в случае ранения или его гибели. Сложнее дело обстояло с сержантским составом, получившим краткосрочную подготовку. Как утверждает С. Л. Ария, никакой взаимозаменяемости из-за краткости обучения не было: «Ну несколько раз я выстрелил из орудия». Необходимость взаимозаменяемости членов экипажа была осознана молоденькими лейтенантами. Н. Я. Железнов вспоминает: «При сколачивании экипажей я как командир взвода должен был позаботиться о том, чтобы члены экипажа танков могли друг друга заменять». П. И. Кириченко вспоминает, что тренироваться на взаимозаменяемость его экипаж начал стихийно – все прекрасно понимали, какое значение это будет иметь в бою.

Для многих танкистов бой заканчивался смертью или ранениями. Танк – желанная мишень для пехоты, артиллерии и авиации. Дорогу ему закрывают мины и заграждения. Даже короткая остановка для танка может оказаться смертельной. От неожиданного снаряда, мины или выстрела из фаустпатрона не были застрахованы самые лучшие и везучие танковые асы. Хотя чаще всего гибли новички… «В предместье Каменец-Подольского стояла зенитная батарея. Она сожгла два наших танка, экипажи которых полностью сгорели. Около одного танка лежали четыре сгоревших трупа. От взрослого человека остается человечек размером с ребенка. Головка маленькая, а лицо такого красновато-синевато-коричневого цвета», – вспоминает Н. Я. Железнов.

Основными факторами поражения экипажа были осколки брони, возникавшие после ее пробития бронебойным снарядом, и пожар, вспыхивавший, если была повреждена топливная система. Удар бронебойного или осколочного снаряда по броне, даже без ее пробития, мог вызвать контузию, перелом рук. Отлетавшая от брони окалина скрипела на зубах, попадала в глаза, а крупные куски могли поранить человека. Вспоминает Наталья Никитична Пешкова, комсорг мотострелкового батальона 3-й гвардейской танковой армии: «К танкистам у меня особое отношение… гибли они страшно. Если танк подбивали, а подбивали их часто, то это была заведомая смерть: одному-двум, может, еще и удавалось выбраться… самое страшное – это ожоги, ведь в то время ожог сорока процентов поверхности кожи был летален». Когда танк подбит и загорелся, вся надежда на себя, на свою реакцию, силу, ловкость. «В основном ребята были боевые. Пассивные, как правило, быстро погибали. Чтобы выжить, надо быть энергичным», – вспоминает А. М. Фадин. «Как же так получается, что, когда ты выскакиваешь, ничего не соображаешь, вываливаешься из башни на крыло, с крыла на землю (а это все-таки полтора метра), никогда я не видел, чтобы кто-то руку или ногу сломал, чтобы ссадинки были?!» – до сих пор не может понять В. П. Брюхов.

«Безлошадными» уцелевшие танкисты ходили недолго. Два-три дня в запасном полку, получаешь новый танк и незнакомый экипаж – и снова в бой. Тяжелее было командирам рот и батальонов. Те воевали до последнего танка своего соединения, а это значит – пересаживались с подбитой машины на новую несколько раз в течение одной операции.

Выйдя из боя, экипаж прежде всего должен был обслужить машину: заправить ее горючим и боеприпасами, проверить механизмы, почистить и, если надо, вырыть для нее капонир и замаскировать. В этой работе принимал участие весь экипаж, иначе танкисты просто не управились бы. Командир иногда устранялся от наиболее грязной и примитивной работы – чистки ствола или отмывки снарядов от смазки. «Снаряды я не мыл. Но ящики подносил», – вспоминает А. С. Бурцев. Зато капониры для танка или «землянку» под ним рыли всегда сообща.

На время отдыха или подготовки к предстоящим боям танк становился настоящим домом для экипажа. Обитаемость и комфорт «тридцатьчетверок» были на минимально необходимом уровне. «Забота об экипаже ограничивалась только самым примитивным», – утверждает Ария. Действительно, Т-34 был очень жесткой на ходу машиной. В момент начала движения и торможения ушибы были неизбежны. Танкистов от травм спасали только танкошлёмы (именно так произносили название этого головного убора ветераны). Без него в танке делать было нечего. Он же спасал голову от ожогов при возгорании танка. Контрастирующая со спартанской обстановкой «тридцатьчетверки» комфортность «иномарок» – американских и английских танков – вызывала у танкистов восхищение. «Американские танки М4А2 «Шерман» я посмотрел: бог ты мой – санаторий! Сядешь туда – чтобы головой не удариться, все кожей обшито! А во время войны еще и аптечка, в аптечке презервативы, сульфидин – все есть! – делится своими впечатлениями А. В. Боднарь. – Но для войны не пригодны. Потому что эти два дизельных двигателя, эти земляные очистители топлива, эти узкие гусеницы – все то было не для России», – заключает он. «Горели они, как факелы», – говорит С. Л. Ария. Единственный иностранный танк, о котором некоторые, но не все, танкисты отзываются с уважением, – «Валентайн». «Очень удачная машина, низенькая с мощной пушкой. Из трех танков, что под Каменец-Подольском (весна 1944 года) нас выручили, один даже дошел до Праги!» – вспоминает Н. Я. Железнов.