Стивен Фрай - Хроники Фрая Страница 18

Я трясу головой, потом встряхиваюсь всем телом, точно собака после купания.

Ничего, пройдет.

Выхожу из номера, спускаюсь на лифте, слушая, как мои спутники обмениваются слухами насчет вчерашнего драматичного отбытия Линдсей Лохан из отеля.

Обхожу по кругу бассейн. В нем неторопливо плавает вперед-назад Джерри Стиллер, актер-комик и отец еще одного актера, Бена.

— Приветик, малыш, — приветствует меня он. Мне, сорокадевятилетнему, нравится, когда меня называют малышом.

Сделав десять, если не двадцать кругов, я возвращаюсь в номер и снова усаживаюсь перед экраном.

Черная дыра так и остается на прежнем месте.

Происходит что-то ужасное, ужасное.

Да, но чем оно может быть? Чем оно может быть? Уж не заболел ли я?

И тут меня осеняет — с такой силой, что я чуть не вылетаю из кресла.

Мне нужна сигарета. Без сигареты я ничего написать не смогу.

Да быть того не может. Нет, правда?

В следующие три часа я проделываю все, что могу, пытаясь начать писать и расписаться, но к полудню понимаю: бесполезно. Либо кури — либо отказывайся от сценария. И я берусь за телефонную трубку.

— Алло, это Стивен. Будьте добры, принесите мне блок «Мальборо». Да, целый блок. Десять пачек. Спасибо. До свидания.

Перескочим вперед, к апрелю следующего, 2007 года. В июле по всему Соединенному Королевству вступит в силу запрет на курение в общественных местах, а месяцем позже мне исполнится пятьдесят лет. Теперь-то уж точно самое время бросить курить — раз и навсегда. Я уже обращался к Полу Мак-Кенна,[31] и тот попытался гипнозом устранить установившуюся в моем мозгу связь между сочинительством и табаком. Я прошел курс лечения у Аллена Карра, в его лондонской клинике «Простой путь». И все впустую, как ни благодарен я им обоим за помощь. Впрочем, имеется и хорошая новость…

Появилось новое лекарство. Прощай «Зибан», здравствуй «Чампикс» — такое название дала фармацевтическая компания «Пфайзер» новому веществу, варениклину, которое является не антидепрессантом, но «частичным агонистом никотинового рецептора». Что может быть чтотее?

Я получаю рецепт на курс приема этого лекарства и, как оно было и в случае «Зибана», продолжаю преспокойно курить. А примерно на десятый день замечаю, что мою пепельницу наполняют окурки до нелепого длинные. Похоже, каждой сигаретой я затягивался всего по одному разу. К концу второй недели я ловлю себя на том, что, достав сигарету из пачки, разглядываю ее, как нечто мне незнакомое, и сую обратно. Как раз в это время съемки QI производятся по два-три раза в неделю. И когда они заканчиваются, я обнаруживаю, что перестал покупать сигареты. Бросил курить.

Я уезжаю в Норфолк, чтобы отсняться в новых сериях «Кингдома». И после завершения съемок — в конце сентября — улетаю в США, снимать документальный фильм о моей поездке по этой стране.

Однако настоящая проверка еще впереди. В мае 2008-го я возвращаюсь в Британию с Гавайев, из последнего посещенного нами штата, и теперь мне предстоит написать книгу о нашей поездке. Вот тут-то я и пойму, удастся ли мне, впервые в жизни, написать нечто более объемистое, чем газетная статья, письмо или несколько слов для блога, не высасывая сигарету за сигаретой.

Когда настает этот день, выясняется, что мои тридцатипятилетние отношения с табаком пришли к концу.

Пока я писал, сидя перед компьютером и вспоминая прошлое, эти слова, не вернулась ли ко мне прежняя тяга? Нет, та черная дыра не открылась снова, но где-то в глубине моей души заерзала и задергалась, точно дракон, который спит в пещере и видит неприятный сон, фантомная память.

Изменил ли я моим взглядам на жизнь? Повернулся ли спиной к свободе, своеволию, аутсайдерству? Не обуржуазился ли, не продался? Большинство людей сочтут эти вопросы нелепыми, но я — нет. Хотя пристрастие к никотину совершенно справедливо называют грязным, опасным, антиобщественным, онтологически бессмысленным и физически вредным, а его рабов — людьми безрассудными, глупыми, слабыми, порочными и потакающими своим прихотям, меня все еще привлекают курильщики и раздражают те, кто лезет к ним, не давая прохода, с придирками.

Несколько лет назад я оказался сидящим на званом обеде рядом с Томом Стоппардом, который в то время курил не просто между блюдами, но и во время еды. Сидевшая напротив нас американка смотрела на него так, точно глазам своим не могла поверить.

— И ведь вы такой умный!

— Простите? — переспросил ее Том.

— Вы же знаете, что это вас убивает, — сказала она, — а все равно продолжаете курить.

— Если бы мне предложили выбор между курением и бессмертием, — сказал Том, — я, наверное, повел бы себя иначе.

Разного рода субстанции могут казаться мало что значащими в сравнении с великими явлениями жизни: Трудом, Верой, Знанием, Надеждой, Страхом и Любовью. Однако страсти, которые правят и нами, и нашей предрасположенностью к этим субстанциям, нашим сопротивлением им, их приятием и отрицанием, определяют нас и говорят о нас по крайней мере столько же, сколько умозрительные формулировки наших верований или голое перечисление поступков и достижений.

Может быть, я один такой. Может быть, другие люди обладают большей способностью управлять своими страстями или обращают на них меньше внимания. Я-то, как мне представляется, всю жизнь руководствовался жадной нуждой и нуждающейся жадностью.

1. Из колледжа в коллеги[32]

Кембридж[33]

«Зима междоусобий»[34] — так ее назвали. Забастовки водителей грузовиков, рабочих автозаводов, медицинских сестер, водителей машин «скорой помощи», железнодорожников, мусорщиков и могильщиков. Думаю, что такого счастья я никогда больше не испытывал.

После бурной сумятицы моих юношеских лет — любви, стыда, скандала, исключения из школы, попытки самоубийства, мошенничества, ареста, содержания под стражей и судебного приговора — я наконец обрел, казалось бы, некоторое подобие уравновешенности и удовлетворенности. Казалось бы. Курящая трубку, спокойная и уверенная в себе, наделенная властью персона, подвизающаяся в маленькой приготовительной школе, — это одно. Теперь же я оказался в огромном университете и должен был начать все заново, как новичок, первокурсник, ноль без палочки.

Очень многие с презрением относятся к самой идее Оксфорда и Кембриджа, и это только естественно. Элитарные, снобистские, закоснелые, самодовольные, высокомерные и отчужденные «Старые Университеты», как они чванливо себя именуют, суть воплощения никому не интересного, архаичного, отжившего свое и позорного прошлого, от которого Британия, по всему судя, изо всех сил старается избавиться. И пустомельство Оксбриджа относительно «меритократии» и «главенства» никого одурачить не может. Мы что же, обязаны восхищенно ахать всякий раз, как слышим идиотские клички, которые они используют? Все эти «действительные члены», «стюарды», «деканы», «доны», «прокторы» и «прелекторы». Что касается собственно студентов, то я прошу их помпезного пардона…