Аллан Холл - История Наташи Кампуш Страница 18

Как бы то ни было, план, что зрел в мозгу Вольфганга Приклопиля на протяжении многих лет, подошел к своему осуществлению 2 марта 1998 года. На последующие 3096 дней Наташа Кампуш исчезнет с лица земли.

Глава 3

ПОХИЩЕНИЕ НАТАШИ

«Привет, Эрнст, это Вольфганг. Завтра меня не будет. Надо кое-что сделать». Этими несколькими словами Вольфганг Приклопиль приступил к похищению Наташи Кампуш. Он позвонил своему партнеру накануне вечером, а затем принялся за приготовления. Он убедился, что в специальной комнате все готово. Разложил трусики и полотенца, расставил детские книжки, что закупил подальше от своего места жительства. Еще раз запрограммировал системы безопасности и вентиляции, удостоверившись, что воздушный компрессор, который будет поддерживать жизнь в его трофее, работает, равно как и многочисленные установки охранной сигнализации и видеокамеры, необходимые для сохранения его тайны.

Второго марта, в понедельник, немногим позже шести часов утра, когда радиоведущие сообщили ему, что сегодня день рождения творца перестройки Михаила Горбачева, что предано огласке завещание покойной принцессы Дианы и, уже ближе к дому, что в пригороде Вены обнаружена пятикилограммовая противотанковая мина времен Второй мировой войны, Приклопиль выпил кофе, включил в доме сигнализацию и вышел в промозглое, сумрачное утро. Он завел свой белый фургон «мерседес» и поехал на свидание с маленькой девочкой, которая в этот день перейдет из его уникальной мечты в его неподражаемую собственность. Теперь его ничто не могло остановить, теперь ничто не могло спасти Наташу.

Они оба неумолимо двигались ко времени и месту, где миры сольются, изменятся и разрушатся.

В квартире 18 дома 38 округа Реннбанвег госпожа Сирни встала необычно рано и приступила к изучению запутанной документации, касавшейся банкротства двух продуктовых магазинов, которыми она некогда владела. Она вспомнила, что выпила несколько чашек кофе, продираясь через увесистую папку, приняла ванну и примерно в 6.40 разбудила Наташу, чтобы отправить ее в школу. Наташа должна была пойти на дополнительные занятия по немецкому языку, начинавшиеся раньше обычных уроков. Госпожа Сирни быстро приготовила одежду дочери, а затем вспыхнула ссора, закончившаяся шлепком по уху Наташи. Во-обще-то эта размолвка была продолжением стычки, произошедшей между ними накануне вечером. В пятницу отец Наташи забрал ее в очередную поездку в Венгрию. Он должен был привезти ее назад домой не позднее шести часов вечера в воскресенье, но, как всегда, к неизменному раздражению своей бывшей супруги, вовремя не успел. В воскресенье, 1 марта, он высадил ее у многоэтажки лишь в 19.45. Последнее, что Наташа сделала перед прощальным поцелуем «папочки», это залезла в бардачок автомобиля за своим паспортом и убрала его в левый карман курточки. Затем она поплелась в сумрак дома номер 38, надеясь, что лифт работает.

Она вошла в квартиру, но обнаружила, что дома никого нет. На двери в ее комнату была приколота записка от матери: «Пошла в кино. Буду поздно. Мама. Целую». Это все в порядке вещей — Наташа практически была предоставлена самой себе, ее мать отнюдь не строила свою жизнь вокруг нее. Девочка уже привыкла входить в пустую квартиру.

Наташа переоделась в спортивный костюм и отправилась к соседке, хорошо ее знавшей. Госпожа Глезер, позже выступившая с заявлениями, поколебавшими общественное восприятие Наташи как случайной жертвы, некогда работала у госпожи Сирни. В том медийном вихре, что до сих пор продолжает кружить в Вене, она взяла на себя роль старшей сестры, женщины, готовой вмешаться и помочь «бедной Наташе», когда нет ее матери. Госпожа Глезер, жившая этажом ниже Наташи и ее матери, заявила, что тем вечером, впустив девочку к себе, она отправила ее оставить записку матери, чтобы та, если вернется домой рано, не запаниковала, что Наташи нет дома.

Людвиг Кох привез Наташу домой из поездки в Венгрию на выходные где-то между семью и полвосьмого вечера, немного позже, чем они договаривались с матерью, которая к тому времени уже ушла. Я помню тот день так ясно, словно это было только вчера. Я никогда его не забуду.

Наташа пришла ко мне и сказала, что ее мамы нет дома, и мы попробовали позвонить ей на мобильник, но он был отключен. Тогда я сказала ей, чтобы она оставила госпоже Сирни записку, что она у меня. У Наташи было хорошее настроение, она рассказала, как здорово провела выходные в Венгрии, и обо всем, что они там делали с ее отцом, господином Кохом. Мы мило поболтали, так, о том о сем: она была такой умной девочкой, с ней приятно было разговаривать.

Затем настало время ужина, но ее трудно было уговорить что-нибудь съесть, потому что она уже обедала несколько часов назад. После мы смотрели по телевизору «Его зовут Коломбо» — ей нравился этот сериал. С ней было весело смотреть фильм, по ходу она отпускала шуточки, почти как взрослая.

А потом пришла ее мать, где-то около 9.45 вечера, и начала кричать на нее прямо с порога, даже не сказав нам «привет». Она выговаривала ей, что она поступила неправильно, придя ко мне, и что она должна была оставаться дома одна.

После она наконец села, и мы вдвоем, госпожа Сирни и я, выпили по рюмочке «Бейлис». Но она продолжала кричать на свою дочь, оскорблять ее и тому подобное. Мне было очень неловко, и я попросила ее успокоиться.

Госпожа Сирни велела дочери идти наверх в их квартиру, поменять простыни и ложиться спать. Наташа писалась по ночам, а ее мать всем об этом рассказывала. Она попрекала ее за это в моем присутствии, и я видела, что девочке было очень стыдно.

Когда Наташа ушла домой, госпожа Сирни осталась, она выпила еще и начала говорить, что с каждой поездкой в Венгрию Наташа все больше и больше наглеет. Но это было неправдой, она совсем не была наглой, и ей так нравились эти поездки в Венгрию — она всегда возвращалась оттуда счастливой и уверенной.

Все равно было досадно, что вечер закончился так плохо. Наташа была очень радостной, и она рассказала мне, что ее мама убралась в детской: она считала, что госпожа Сирни наконец-то поставит ей письменный стол, — по-видимому, он был очень важен для нее.

Наташа и вправду была всего в нескольких часах от обладания таким столом, но он ждал ее в герметично закрытой комнате чужого дома Вольфганга Приклопиля, а не в ее.

Она уныло отправилась спать, чувствуя себя нелюбимой и несправедливо обиженной. И сочетание плохого сна и безотрадной перспективы рано идти в школу на контрольную по дополнительным занятиям по немецкому, которые она посещала, привело к тому, что она встала с опозданием. Примерно через двадцать дней, в интервью венской газете «Кронен цайтунг» — практически единственном, где она когда-либо описывала семейную среду Наташи, — госпожа Сирни призналась, что на следующий день она выговаривала Наташе за ее медлительность. Слово за слово, как подобное и происходит, и в конце концов мать набросилась на нее и влепила весьма чувствительную пощечину. Она, впрочем, сразу же пожалела об этом. Госпожа Сирни рассказывала газете: «В то утро, когда она исчезла, она оставалась в кровати сорок пять минут, прежде чем наконец встала. Она всегда плохо встает. Потом она не могла найти свои очки. А затем просто нагло себя повела. И поэтому я дала ей по губам. Но я не мучаюсь из-за этого. С детьми нужно знать меру. Но да, эмоционально она явно была задета».