Валерия Пришвина - Невидимый град Страница 18

— Знаете, что это? — решилась сказать Ляля в следующем антракте, краснея. — Это полет в мир фантазии, несбыточный обман…

— Может ли быть несбыточным что бы то ни было, доступное воображению? — ответила соседка.

— Как смело! — обрадовалась Ляля. — Но все-таки, если попробуем, вниз полетим и разобьемся.

— Разобьемся раз, другой, третий, — ответила загадочно соседка, — и в конце концов полетим.

— А почему вы не можете стать балериной? — осмелилась спросить Ляля.

— Мне надо зарабатывать. У нас рано умер отец; старший брат, чтоб дать образование нам, сестрам, пошел служить в контору вместо университета. Нет, мне нельзя ни балериной, ни наездницей. Но это не обидно: я радуюсь, что кому-то это доступно. Я поняла, что не надо проводить резкую границу между собой и людьми и тогда будет очень широкая жизнь при самой скромной судьбе.

— Вы говорите, как будто уже летите, — сказала Ляля. — Можно спросить, как вас зовут?

— Отчего же, — улыбнулась та. — Зиной, Зинаидой Николаевной. А вас?

При выходе из театра девушки вновь столкнулись в тесном потоке людей. На улице мело.

— Какой ветер! — сказала обрадованно Ляля первое, что пришло на ум, лишь бы окликнуть Зинаиду Николаевну.

— А я люблю ветер! — отозвалась та.

— Все потому же любите? — спросила ее Ляля, и они улыбнулись обе, как заговорщицы, понимающие друг друга с полуслова.

Крутящийся снег и густая толпа расходящегося народа быстро разъединили их.

— С кем это ты? — спросила Лялю в трамвае ее взрослая троюродная сестра Клавдия, в семье которой она жила теперь. Ляля в ответ промолчала.

Клавдия… Тяжелый, влекущий и непонятный мир скрывался для Ляли за этой девушкой. Клавдия уже несколько лет как кончила гимназию. Никакие науки ее не интересовали, никакие «вопросы» не беспокоили. Особых талантов у нее не было ни к чему. Зато она обладала телом античных пропорций, неправильным, но обольстительным лицом с припухшим ртом негритянки — все в ней излучало победительную силу и как бы смеялось над правилами и законами людских условностей. Она любила посвящать Лялю в свои дела, когда сама принимала ванну: вода была слегка подкрашена хвойным экстрактом, цветом напоминала зеленоватую морскую, и Клавдия в ванне походила на розовую Венеру в перламутровой раковине какого-нибудь мастера эпохи Возрожденья.

Единственная дочь почтенной и обеспеченной семьи, отлично воспитанная, но мало образованная, она была от природы умна и прекрасно держалась в любом обществе, очаровывая всех, и мужчин, и женщин. Но что скрывалось под этой непринужденной и благородной простотой, знали лишь поверенная ее тайн, младшая троюродная сестра да мужчины, на которых Клавдия мимоходом пробовала свою силу: на кондукторе трамвая, когда брала билет, на продавце магазина, когда покупала туфли, на капельдинере театра, даже на священнике во время исповеди, поднимая на него глаза. При этом она была искренно набожна и выполняла привычный обряд по влечению сердца, а не по принуждению. И ставила свечи у чудотворной Иверской, и водила маленькую провинциалку по московским церквам, серьезная и кроткая, спускалась в подвальную келью патриарха Гермогена в ныне снесенном кремлевском Чудовом монастыре, где при нашествии на Русь поляков Гермоген принял мученический конец.

Однажды Ляле пришло в голову попробовать свою силу, подобно Клавдии. Она шла в гимназию. Стоял сильный мороз, на ней была тонкая шерстяная вуаль, а под вуалью не было стыдно: это походило на игру, на маскарад. Она повела, как Клавдия, глазами. Мужчина остановился и взял ее под руку. В ужасе она вырвала руку и бросилась бежать до самой гимназии, не переводя дыхания.

Самым тяжелым было то, что Клавдия сделала Лялю хранительницей своей тайны. На одном из балов в Благородном собрании Клавдию познакомили с видным должностным лицом из свиты московского генерал-губернатора. Это был статный, вдвое старше Клавдии военный. В Москве же он считался неотразимым. Еще не будучи представленным, он подошел к Клавдии, сидевшей после танца в похожем на греческую тунику платье, дерзко и решительно наклонился к ней и, рискуя быть услышанным ее отцом, сидевшим неподалеку, с наглой сдержанностью, глядя ей прямо в глаза, без улыбки произнес: «Какая кожа!»

Через несколько дней Клавдия послушно пришла в назначенное им место, и он увез ее за город на рысаке. Он поступил с ней безжалостно, расчетливо и сделал чувственную любовь единственным содержанием ее молодой начинающейся жизни. Клавдия, будучи жертвой, с легкомысленностью юности считала себя победительницей в этой битве с неравными силами. У него была жена, сын; и от балерины из кордебалета Большого театра у него тоже был мальчик. Для встреч с Клавдией он содержал специальную квартиру. Ляля, отправляясь вместе с сестрой в театр, на самом деле идет в театр одна, а потом дожидается на трамвайной остановке, когда подкатит лихач, отворачиваясь, чтобы не видеть «его». Усталая, как всегда спокойная и простая, подходит Клавдия и говорит, снимая на ходу густую вуаль: «Помоги, пожалуйста, зацепилось где-то за шпильку». Ляля со страхом смотрит на припухшие, как южный разрезанный плод, губы Клавдии. Ее пронизывает холод запретной тайны.

— У тебя будет то же в свое время, — бросает легкомысленно и жестоко Клавдия. — Он спросил вчера, когда ты проходила мимо нас: «Как зовут твою сестру? Скоро от этого яичка останутся одни скорлупки».

Душа сжимается от оскорбления и от бессилия. Если он и правда подойдет к ней и скажет, как тогда Клавдии… У нее кружится голова при одном воображении. Как же ей дальше жить? Она шепчет про себя как заклинание: «И уста мои не целованы»{40}.

«Уста» ее действительно еще «не целованы». Однако, если сказать по всей правде, ее волнует сейчас и манит именно эта таинственная плотская любовь. Доходит ли это до ее сознания? Конечно, нет! И если бы кто-то сейчас ей об этом сказал, как бы она оскорбилась!

Так протянулась в угаре зима. Заканчивался последний, обязательный седьмой класс гимназии. Ляля меньше всего думала об учении, отгоняя мысль о выпускных экзаменах. К ее счастью, выпускные экзамены были отменены по случаю войны и еще по каким-то уже забытым теперь причинам, и она не пошла даже на раздачу аттестатов. Оказалось, что она получила золотую медаль. Это было для нее неожиданно, но радоваться успеху было некому: отец далеко, а бабушка умерла, бабушка, которая одна теперь бы радовалась медали: обе ее покойные дочери «окончили с медалями»…

Весна в Москве — это веселые ручьи на улицах, букеты искусственных фиалок приколоты на груди. Потом начинают продавать живые подснежники, потом — ландыши, а на Красной площади, у Кремля, собирается веселый «вербный» базар. Проходят службы Страстной недели, и вот наступает радостная Пасха. Высоко весеннее небо, легок воздух, крупные и влажные дрожат над городом апрельские звезды. Уплывает вместе с талым снегом зимний угар, и первое, что надо сделать, это порвать с Клавдией. Ляля долго собирается с духом и однажды отказывается идти с сестрой «в театр». Она ожидает гнева. Но Клавдия грустно взглянула и сказала: