Сергей Соловьев - Тот самый Янковский Страница 18

А уж слова «Господи, помоги!» – я их сам повторяю каждый вечер. Прошу о своей семье. О покое в отечестве. Я думаю, что это сидит внутри каждого. Что и Григорий Горин часто говорил так про себя. И Марк Захаров. И я. А уж когда у меня есть возможность вложить слова в уста такого персонажа, обратиться со сцены к такому числу людей…

Крик Петра – он ведь еще к нам ко всем, безусловно: «Ну давайте как-нибудь… всем миром как-то подымемся». Это легко играть! Морально и духовно – легко. Знаю, про что. И за что прошу…

Все это была дерзкая идея Григория Горина, который очень переживал, что я мало задействован в театре. И ставил себе еще и задачу – по просьбе Марка Захарова – занять ряд ведущих актеров в этой пьесе. Я думаю, что если бы не Горин, никогда бы мне и в голову не пришло сыграть императора! (А потом, к слову, сложилось так, что я сыграл и первого великого императора, и последнего русского царя – в фильме «Цареубийца».)

Это была давнишняя Гришина мечта – шутовская трагикомедия о том времени… о том, что же такое в истории российской фигура Петра Первого. Поломал он хребет русскому человеку или наоборот? Страна изменилась, многого достигла – но многое, наверное, и потеряла? И «Балакирев» все же не историческая пьеса, а возможность пригласить к современному разговору.

У меня не было возможности увидеть «Шута Балакирева» из зала. Но мне не кажется этот спектакль безысходно печальным. Петр уходит со сцены окончательно, идет финал. Один на сцене, воскресший шут Балакирев начинает играть на фаготе (на котором он все-таки играть выучился, как ни боялся «голландской дудки»).

И мелодия композитора Сергея Рудницкого – она многим кажется реквиемом по Грише Горину. А кто-то вспоминает чудесную музыку из «Тиля». Но эта финальная мелодия из «Балакирева» – особенная, такие пишутся не каждый день. И в ней есть свет! И сценография так задумывалась – светлая эта стена, светом залитая сцена. Это как все наше славянское искусство: хеппи-энда у нас никогда нет, но свет в конце тоннеля всегда существует.

Балакирев чем-то очень похож на моего героя из «Полетов во сне и наяву». Только другое время заставило по-другому увидеть этот типаж. Ведь и Макаров, герой 1980-х, мог бы сказать (как Балакирев говорит Петру Первому в загробном царстве): был я плохим солдатом, плохим пастухом, плохим шутом. И зачем жил – неведомо… А жизнь прошла. И шут Балакирев, и мой Петр, конечно, современные герои.

В моей профессии ничего не бывает легко. Чем больше я работаю, тем сложнее удивить зрителя. Вот сейчас мы выпускаем «Женитьбу» Гоголя, где столько звезд заняты – и Броневой, и Чурикова, и Збруев, и я там принимаю участие. Надеемся, что и Саша Абдулов вернется после болезни. И наш режиссер рассчитывает на то, что каждый из нас чем-то удивит зал, и если это органично будет сделано, зритель с радостью отзовется на наши эксперименты.

Особенная роль

«Полеты во сне и наяву»

Эта моя роль совершенно особенная, и было с этим фильмом все по-особому, начиная с того, что сценарий Виктора Мережко написан, что называется, «на меня»…

Все время, пока шли съемки, с утра до вечера мы не разлучались с Романом Балаяном, режиссером фильма. Бродили по Владимиру, где снималась картина, разговаривали, спорили, узнавали друг друга, и перехода от общения в жизни к общению в работе на съемочной площадке я не ощущал. Работалось легко, счастливо, манера работы режиссера давала мне редкую для артиста возможность импровизации… И результат получился невероятный. Ведь как обычно профессионал смотрит на свою работу? Здесь можно было сыграть лучше, здесь я недотянул, здесь, наоборот, пережал и так далее. С «Полетами…» было совсем иначе: впервые посмотрев картину целиком, я вдруг начисто забыл, что это я, что это моя работа. Я видел совершенно нового человека, которому на протяжении всей картины глубоко сострадал, а в финале просто комок подкатил к горлу. Конечно, и во мне есть что-то от Макарова, как и в каждом из тех зрителей, кто писал мне: это и про меня, это и про мою жизнь. Как и в каждом сорокалетнем человеке, который задается вопросом: а как я прожил эти сорок лет, главную половину жизни?.. Вообще, кто решится сказать, что он не переживал никогда подобного состояния внутреннего разлада с собственной судьбой, с самой жизнью, кто не ощущал на каком-то пороге груза несбывшегося, неосуществленности? Это один из самых грустных, болезненных образов. И в то же время это герой поколения – недаром столько откликов было на этот фильм…

Я не отождествляю себя со своим героем. Но даже если бы это было так – разве Макаров такой уж плохой человек? «Дуракавалянье» – мое. Гримасы – мои, актера Олега Янковского. А все – другое. Куда такая жизнь может завести Макарова – воля сценариста Мережко и режиссера Балаяна. И моя тоже.

Называют Макарова антигероем. Я не люблю этой частички «анти», но не в этом даже дело. Разве антигерои действуют в пьесах Вампилова? Или в городских повестях Трифонова? Или в пьесе Славкина «Взрослая дочь молодого человека»?

Конечно, если со стороны, поверхностно, – да, антигерои, люди неприятные. Вот Макаров: сорок лет человеку, а ведет себя очень странно. Над собой издевается, над семьей тоже. На работе конфликтует. В отношениях с друзьями нетерпим. Даже довольно приземленная среда, на фоне которой разворачиваются события, не может служить ему оправданием.

Но самое поразительное: ему все прощают. Другому бы не простили, а ему прощают. Почему? Не предмет ли это для разговора?

Мне по-человечески Макарова жалко. В сценарии Мережко он погибает. Логичный, кажется, ход. Но Балаян решил, что Макаров должен жить дальше. Как он будет жить? Сможет ли он жить дальше? Можно ли ему помочь? Или только он сам может помочь себе? Вот, без всяких аналогий, время Лермонтова, я думаю, было не беднее нашего на события. И сколько разных тем тогда существовало! А Лермонтов занялся исследованием судьбы Печорина и написал «Героя нашего времени». Задал вопросы, хотя вряд ли сам мог бы чем-нибудь помочь такому человеку, как Печорин.

Счастье, когда артисту выпадает такая возможность – поговорить со зрителем о герое своего времени, о своем поколении… Поэтому я так дорожу этой ролью, считаю ее самой большой своей удачей. И, по-моему, картина моего сына Филиппа Янковского «В движении» (она кажется мне очень талантливой) в чем-то повторяет «Полеты во сне и наяву».

Умение быть разным

Вот почему вчера еще интересно было смотреть на актера, а сегодня – уже нет? Это тайна профессии: вчера был интересен, и вдруг как будто что-то перегорает. Никто не знает, почему это происходит и когда. Это может в 40 лет случиться, а бывает, Божий огонь в тебе горит и горит. И Евгений Павлович Леонов в день своей смерти собирался играть «Поминальную молитву» и до последней минуты был интересен, загадочен. Я не могу ответить на вопрос о том, в чем здесь секрет. Пока я востребован, и мне есть что сказать зрителю.