Кристофер Хибберт - Бенито Муссолини Страница 18

Однако внешне создавалось впечатление, что придя к власти под угрозой применения силы, фашизм был утвержден во власти проявлением воли народа. Вдохновленный достигнутым успехом, Муссолини рассматривал возможность возвращения к нормальной политической жизни и даже к сотрудничеству в той или иной форме с социалистами. 7 июня после того, как новоизбранная палата депутатов проголосовала за доверие правительству большинством в 361 против 107 голосов, Муссолини дал понять, что готов ввести в свой кабинет двух социалистов.

Спустя три дня депутат от социалистов Джакомо Маттеотти, богатый землевладелец из Ровиго, которого Муссолини называл «миллионером», исчез из Рима. Он был одним из самых сильных критиков фашизма и, как полагали, готовился опубликовать документы, разоблачавшие деятельность самых безответственных и жестоких приверженцев фашизма. 13 июля его тело, закопанное в землю на небольшой глубине, было найдено в двадцати километрах от города.

Убийство смелого и уважаемого человека стало главной новостью газет всего мира. В то время, как фашистские апологеты представляли его как ничем не примечательного коварного агитатора, причиной смерти которого явился «достойный сожаления инцидент», либералы повсюду отзывались о нем как об одном из великих героев и мучеников социализма, имя которого будет жить вечно. Так это и случилось, Муссолини же вспоминают как его убийцу; он им и был в определенном смысле, но не в том, который имели в виду его враги. Антифашистски настроенный журналист Карло Сильвестри, часто видевший Муссолини в последние месяцы его жизни, был убежден, что он ничего не знал о заговоре и не может нести за это ответственность. Синьора Маттеотти также была уверена в том, что Муссолини не причастен к смерти ее мужа и глубоко потрясен его гибелью.

В 1947 году в ходе судебного процесса оставшиеся в живых участники этого события подобное мнение в общем подтвердили, и была выдвинута версия, что убийцы — фашистские фанатики, озабоченные возможным сползанием Муссолини к парламентаризму, не намеревались убивать Маттеотти, а хотели лишь избить его, как они избивали его сторонников, и Маттеотти в действительности умер от сердечного приступа. Несомненно, поведение Муссолини после этого убийства вряд ли согласуется с поведением убийцы или соучастника преступления. «У меня не было ни минуты сомнений и пессимизма», — писал он в своей автобиографии; но фактически несколько недель он находился в состоянии возбуждения, граничившего с истерией. «Его жизнь, — отмечает Маргарита Сарфатти, — казалось, потерпела крушение». Он сохранял на людях бодрый вид, но в частном общении было видно, что его скорбь неподдельна, он даже говорил Сильвестри, что собирается подать в отставку. Когда одна из близких к нему женщин выразила ему свое сочувствие, он сломался. «Худшие враги, — сказал он, — не смогли бы нанести мне такого вреда, как мои друзья».

Через два дня после того, как было обнаружено тело Маттеотти, депутаты-социалисты и их союзники, возглавляемые Джованни Амендолой, отказались от депутатских полномочий и образовали оппозиционную группу, получившую широкую общественную поддержку, что было бы немыслимо за неделю до этого. Смелая обличительная речь Амендолы прерывалась взбешенным Муссолини двадцать семь раз. Они стали известны под именем «Авентинский блок» по примеру римских плебеев, удалившихся на Авентинский холм в знак протеста против аристократии. Участники блока напомнили стране о недавних нападках Муссолини на Маттеотти и заявление газеты «Пополо д'Италия», что «если Маттеотти сломает себе голову, то виновен будет в этом лишь он и его собственное упрямство». Надеясь, что их действия убедят нерешительного короля использовать свое влияние для поддержки парламентаризма, они требовали подавления любых проявлений насилия со стороны фашистов и роспуска фашистской милиции. Каждый вечер, когда Муссолини отправлялся домой из своей резиденции в Палаццо Киджи, перед зданием выстраивалась толпа людей, молча глядевших на него с осуждением, а на стенах римских домов появились сотни антифашистских лозунгов.

Как соучастники преступления были арестованы четыре известных фашиста: исполнительный секретарь партии Джованни Маринелли, редактор «Коррьере итальяно» Филиппо Филиппели, глава фашистской службы печати Чезаре Росси и Филиппо Нальди. Но шум вокруг этого дела не утих. К концу месяца те оппозиционные газеты, которые еще не были подмяты под себя фашистами, усилили критику режима, и 8 июля Муссолини ввел в действие закон, предусматривавший временное приостановление выпуска газет, публиковавших материалы, которые можно было считать подрывными или призывающими к насилию. Этот акт позволил отстранить от руководства одной из самых влиятельных итальянских газет «Коррьере делла сера» антифашистски настроенного сенатора Альбертини и передать ее в руки редактора, готового поддержать Муссолини. Несколько других либерально-демократических газет, включая «Стампа», были также насильственно поставлены под контроль фашистов. Одна из тех газет, которая на тот момент избежала репрессий, — «Мондо», издаваемая Амендолой, — поместила в конце декабря документ, поставивший точку в полугодовой многотрудной оппозиции фашистам. Это было заявление Чезаре Росси, бывшего руководителя фашистской службы печати, арестованного в связи с убийством, в котором он обвинил Муссолини в причастности к покушению. Дуче отбросил все надежды примириться с либералами. Следуя советам Роберто Фариначчи, бывшего железнодорожного чиновника, ставшего юристом и одним из самых непримиримых фашистских лидеров, и бывших «сквадристов», прибывших со всей Италии с целью подстегнуть его, он заявил в палате через пять дней после публикации версии Росси, что он не предпринимал действий против своих вероломных противников, желая успокоить своих нетерпеливых сторонников. Но теперь настало время действовать. «Я заявляю здесь перед этим собранием, — заявил он, — и перед итальянским народом, что я и только я один несу политическую, моральную и историческую ответственность за все происходящее. Если искаженной цитаты достаточно, чтобы повесить человека, тогда дело за петлей и виселицей! Если фашизм — это касторка и клуб, и не являет собой благородный порыв лучших представителей итальянской молодежи, то в этом виноват я. Если фашизм выродился в преступный заговор, если насилие является результатом определенной исторической, политической и моральной атмосферы в обществе, то я отвечаю за это, потому что я умышленно создал такую атмосферу… Италия желает мира и покоя, работы и спокойствия. Я достигну этого любовью, если это будет возможно, и силой, если это окажется необходимым».