Дэвид Вейс - Убийство Моцарта Страница 18

– В Вене нельзя верить ни единому слуху. Обо мне распространяли множество сплетен. Хотя я был любимцем императора.

– Вы не верите, что Сальери отравил Моцарта? – напрямик спросила Дебора.

– Разумеется, нет! Эти слухи ходят с тех самых пор, как скончался мой дорогой друг Моцарт. В Вене всегда распространялись подобные слухи, когда кто-либо неожиданно умирал. Уж не потому ли вы сюда явились? – Подозрительность да Понте перешла в раздражение. – Значит, вам не нужна комната?

– Возможно, она нам понадобится, но не сейчас, – оправдываясь, проговорил Джэсон. – А что касается Моцарта…

– Довольно! – прервал да Понте. – Я не потерплю никакой клеветы о моем добром друге Сальери. Ваши предположения абсолютно безосновательны.

– А его попытка покончить с собой?

– Чепуха! Сальери никогда бы не решился на подобный шаг. Он не из тех, кто чувствует себя виноватым.

– Но откуда нам знать, что вы были либреттистом Моцарта? В вашем доме ничто не говорит о том, что вы имели отношение к музыке, – сказала Дебора.

– Слова были моей заботой, мадам, а не ноты. Кто вас сюда прислал?

– Отто Мюллер, – ответил Джэсон.

– Кто он такой?

– Старый музыкант, который живет в Бостоне. Он приехал из Вены, – ответила Дебора. – И утверждает, что знал вас и Моцарта много лет назад, когда жил там.

– Многие утверждают, что были со мной знакомы, меня знали самые именитые люди. Я был прославленным поэтом Европы. Казанова был моим другом, и Моцарт, и император, и Сальери. Но этот Мюллер явно какой-то хвастун.

Дебора улыбнулась, всем своим видом показывая, что согласна с да Понте, а Джэсон объявил:

– Отто Мюллер рассказал мне, что его назначили концертмейстером на репетиции «Так поступают все», и я ему верю.

– Ах, это тот самый Отто Мюллер!

– Мюллер утверждает, что Сальери ненавидел Моцарта.

– Мюллер ненавидит Сальери потому, что Сальери никогда не давал ему работы. Сальери считал Мюллера посредственным музыкантом. И это сущая правда.

– Моцарт ему доверял.

– У Моцарта было слишком доброе сердце.

– Но не тогда, когда дело касалось музыки или музыкантов.

– О, разумеется, Мюллер и тут является для вас авторитетом, господин…?

– Джэсон Отис. Это моя жена Дебора. Мы недавно поженились.

– Сразу видно. Прекрасная госпожа Отис так и сияет счастьем. Так кому вы поверите, госпожа Отис: Мюллеру, который был в подчинении у Моцарта, или Лоренцо да Понте, который был ему ровней, а может быть, и повыше его? Не кто иной, как я добивался заказов на оперы, которые он писал. Император прислушивался к моему мнению, а не к мнению Моцарта, – пусть он и был великим музыкантом, – но Иосиф считал его неудачником. Иосифу не нравилось, что Моцарт вечно сидел в долгах. Это бросало на него тень.

– Что касается долгов, синьор…

– Вы хотите сказать, что время от времени все мы залезаем в долги. – Да Понте пожал плечами.

– Что вы можете сказать о его жене и остальных сестрах Вебер? – спросил Джэсон.

– В Европе мораль никогда не была особенно строгой. В устах Моцарта все звучало прекрасно. Он все умел выразить красиво. Форма и содержание у него всегда были едины.

– Но Мюллер рассказывал, что Сальери всячески препятствовал постановке «Так поступают все».

– С этой оперой у нас не было трудностей. Я их все разрешил. Как только я догадался, что вокруг нас плетут интриги, я тут же положил им конец. Другое дело «Фигаро». Большинству знатных вельмож не нравился сюжет. Вы знаете эту оперу?

– Только из уст Мюллера. Я никогда ее не слыхал.

– Ах, я забыл, – презрительно произнес да Понте, – забыл, что ни одно произведение да Понте и Моцарта в Америке неизвестно. «Свадьба Фигаро» – чудесная опера!

– Мюллер говорил…

Да Понте перебил Джэсона:

– Не придавайте значения его словам. Мюллер уже старик, память ему изменяет.

Джэсон не стал напоминать да Понте, что сам-то он на год старше Мюллера.

– Мой муж убежден, – заявила Дебора, – что Сальери отравил Моцарта.

– Я просто допускаю, что это не лишено вероятности, – уточнил Джэсон. – По этой причине я и приехал сюда и жажду узнать ваше мнение, синьор да Понте.

– Сальери был моим лучшим другом. До тех пор, пока мы не поссорились. Он представил меня венской публике и императору. Я писал либретто к его лучшим операм. Но чтобы он отравил Моцарта – никогда! Риск был слишком очевиден.

– Сальери, говорят, признался на исповеди, что отравил Моцарта.

– Сальери не мог ни в чем признаться. Это противно его натуре.

Сознавая, что сейчас решится его судьба, Джэсон с отчаянием в голосе спросил:

– Вы уверены, синьор да Понте, что Сальери не интриговал против Моцарта?

– В те времена каждый человек в Вене интриговал против кого-нибудь.

– Даже Моцарт?

– А чем он отличался от других?

– Но внезапность его смерти? То, что его тело исчезло при столь таинственных обстоятельствах? А теперь – признание Сальери? Разве не приходится всему этому удивляться?

– На мою долю выпали куда более тяжкие испытания. Не печальтесь о Моцарте. Вот уже долгие годы, как его душа обрела покой, а мне приходится жить под бременем тяжких воспоминаний.

Позабыв о Моцарте, да Понте принялся рассказывать о себе, но Джэсон больше не слушал.

Этот почтенный да Понте полон самомнения, он раб собственного тщеславия, подумал Джэсон и прервал речь да Понте, чтобы остановить бесконечный поток славословия.

– Спасибо, синьор, за ваш рассказ. Нам пора. – Видно, впереди их ждет еще немало подобных разочарований, решил Джэсон.

У двери да Понте их остановил.

– Я пойду с вами, господин Отис.

– С нами? Куда же?

– В кофейню. Там мы сможем спокойно поговорить. Кто знает, может быть, за нами кто-нибудь следит. Мы с Моцартом часто ходили в кофейню, когда нужно было поговорить о делах. Береженого бог бережет.

– Но вы сказали, синьор, что Сальери ничего не замышлял против Моцарта.

– Я не верю, что Сальери имеет какое-то отношение к смерти Моцарта. Но Сальери не был его другом. Как и моим, – подчеркнул он, – особенно под конец наших отношений. – Почтительно, словно королеву, да Понте взял под руку Дебору и проводил ее до дверей. – Мне кажется, госпожа Отис утомилась и с удовольствием посидит в хорошей кофейне. Уверен, вам будет небезынтересно узнать, как Сальери лез из кожи вон, чтобы сорвать постановку «Фигаро». И добился бы своего, не окажи я ему сопротивления.

– Эта опера была самым большим вашим успехом? – спросил Джэсон.

– Многие знатоки отдавали предпочтение «Дон Жуану». Самому императору больше всего нравилась опера «Редкая вещь», либретто к которой я написал для Мартин-и-Солера. В «Редкой вещи» впервые танцевали вальс. – Да Понте окликнул кучера. И помогая им сесть в карету, галантно разыгрывая роль хозяина, задумчиво произнес: