Сергей Черняховский - Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) Страница 18

Почему им всем так и не понравилось слово «агенты», ставшее юридической категорией после принятия последних законов.

Любитель виски

Он очень любил виски. И ещё любил собирать грибы. И действительно не интересовался деньгами — у него некоторое время даже не было тёплого пальто. Флегматичный, нематериальный, один из авторов дефолта августа 1998 года, забывший спасти свои собственные сбережения. Правда, заодно погубивший и чужие.

Впервые он забыл их спасти и погубил в 1992 году.

Очень любил читать книги и любил их писать. Написал много — он и его сторонники утверждают, что это книги по экономике и экономической теории. Если потратить время и их почитать, создаётся впечатление, что это художественная литература — на экономические темы. Где экономически окрашенного и даже увлекательного фантазирования заметно больше, чем описания реальности и её научного анализа. В юности он прочёл «Обитаемый остров» Стругацких. И в заключительной части, где авторы предупреждают о возможных катастрофических последствиях безответственной игры в революцию в условиях, в которых ты не разобрался, на него произвело сильное впечатление слово «инфляция».

В повести оказавшийся на чужой планете землянин, думая, что он освобождает страну от тирании, разрушил систему управления страной. И лишь после этого понял, что нарушил все планы десять лет работавшего над её спасением земного резидента Странника.

«— Теперь они сразу поймут, что их угнетают, что жизнь у них дрянная и поднимутся…

— Куда они поднимутся? — сказал Странник печально. — Кто поднимется? Неизвестные Отцы живут и здравствуют, Гвардия цела и невредима, армия отмобилизована, в стране военное положение… На что вы рассчитывали?

— Ты многое забыл, — проворчал Странник. — Ты забыл про экономику. Тебе вообще известно, что такое инфляция? Тебе известно, что надвигается голод, что земля не родит? Что мы не успели создать здесь ни запасов хлеба, ни запасов медикаментов?»

Это писалось для умных. Пятнадцатилетний Гайдар ничего не понял — но его зацепило слово «инфляция», и он решил узнать, что это такое. И начал читать книги по экономике. Сначала он читал Маркса и был марксистом. Потом он прочитал Риккардо и увлекся им. Хотя прочитать тот том «Капитала», в котором Маркс опровергает Риккардо, Егору терпения не хватило. Потом в его руки попал американский учебник по экономике — и Гайдар увлекся тем, что в нем было написано. Он вообще очень любил книги и, не отличая их от жизни, на каждом этапе верил в истинность той, которую прочитал последней.

Всем было известно, кто его дед и кто его отец (тот, кстати, поговаривают, проклял его и прекратил с ним общение после 1992 года). И поэтому ему несложно было получить золотую медаль в школе, поступить на экономический факультет МГУ, получить там красный диплом и потом оказаться в аспирантуре. Пока он специализировался по кафедре экономики промышленности, он вновь верил в плановую экономику. В 1983 году познакомился с Чубайсом, во время учёбы на экономическом факультете в Ленинграде промышлявшего фарцовкой, и вновь потянулся к идеям «свободной экономики». Чубайс был очень обижен на советскую власть за то, что она фарцовщиков преследовала. Работая под руководством Шаталина, он стал тяготеть к рыночному социализму. Чубайс вспоминает о Гайдаре: «Он всегда был настроен на максимально реалистичные варианты преобразований, которые можно воплотить в жизнь в советских условиях, поэтому старался ориентироваться на опыт Югославии и Венгрии». Их все больше сплачивавшаяся компания уже уверила себя в неизбежности разрушения СССР и радостно предвкушала этот момент. Гайдар колебался до конца 1990 года.

Но по мере того, как в официальной лексике стали утверждаться идеи перехода к рынку, в рынок все больше начинал верить и он сам. Гайдар всегда существовал в мире книги, в мире окружающей и доминирующей над ним информации, сливаясь с последней и растворяясь в том, что он узнал последним. Он не создавал ситуацию, даже ситуацию своих убеждений. Он был производным от ситуации. Работая в журнале «Коммунист» во второй половине 80-х, он был сторонником плановой экономики. И жёстко, по свидетельству многих, цензурировал тех, с кем был не согласен. В 90-м, перейдя в газету «Правда» на должность заведующего отделом экономики, он уже стал сторонником рынка. Программу Явлинского «500 дней» он ещё критиковал. Но через год — её уже превзошёл.

Он очень любил виски. И хотел писать книги. И в конце 91-го возникла увлекательная задача: написать свою личную книгу — «книгу жизни» — судьбами и кровью живых людей. Ему ведь было всё равно — писать чернилами или кровью. И он чувствовал себя не столько человеком, внуком своего деда (хотя об этом помнил и поколение тех революционеров никогда не осуждал), сколько героем фантастического романа. Сегодня сказали бы — героем интерактивной интернет-игры.

В основном оценки итогов его деятельности располагаются в пространстве двух основных стереотипов. Первый: Гайдар — чудовище и преступник. Человек, который разрушил экономику страны, привёл к нищете миллионы людей и уничтожил отечественную промышленность, открыв дорогу спекулянтам и прямым уголовным преступникам. Второй: Гайдар — спаситель. Он заложил основы рынка и относительного благополучия 2000-х. Всем, что страна имеет сегодня, она обязана его экономическим начинаниям. Эти суждения спорны даже не потому, что они являются крайними и упрощёнными. Скорее потому, что они сходятся в провозглашении Гайдара творцом и эпохи, и реальности. Гайдар сделал то, что сделал. И сделал то, что мог сделать. В тех конкретных условиях. То, что умел. И то, что было не им рождено как аберрация общественного сознания. Нынешняя российская экономика и состояние России — продукт и следствие экономической политики Гайдара. Но только что это за экономика?

Сторонники версии «Гайдар — спаситель» делают акцент на том, что полки магазинов и базаров полны товарами, а в стране создана рыночная экономика. Только что она даёт? И если правда то, что она даёт полные товаров прилавки, это само по себе тоже ничего не значит. Потому что главное — не столько наличие товаров, сколько возможность населения их приобретать. А потребление в целом, как известно, с конца 80-х сократилось. Нынешние 300 рублей примерно равны по покупательной способности одному брежневскому рублю. И каждый сам, умножив на триста (или, как считают осторожные экономисты, на 200), зарплату, которую получал бы четверть века назад, может посчитать, насколько она реально уменьшилась. Товары стали другими, появились те, которых просто не существовало четверть века назад. Но в целом реальное благосостояние основной массы людей существенно ниже их благосостояния в 70–80-е годы со всеми тогдашними проблемами. И то, что Россия даже к началу кризиса 2008-го еще не восстановила состояние 90-го, признавали даже представители власти. Большая часть товаров на прилавках — это то, что ввозят в страну в обмен на вывозимое сырьё. То есть, в массе своей, старая промышленность разрушена и не восстановлена, новая же не создана.