Георгий Гачев - Как я преподавал в Америке Страница 18

Ну и хорошо. Чего метаться-то? Одно и то же везде встретишь: круг евреев-эмигрантов, занимающихся тут Россией. Одни и те же вопросы. И утомление переездов; а видеть-то страны не будешь: те же аэропорты да машины и лекции. Так что сиди уж лучше спокойнее тут — и работай умеренно и не нервничая. А то в каком кошмаре и панике будешь — если прилетишь, а назавтра тебе читать по-английски — Эллинский, например, образ мира, а ты не готов?!.

Нет уж, лучше поживи, как сейчас, в милом спокойном Миддлтауне; по вечерам на бесплатное кино ходи-смотри — курс старых хороших фильмов. И почитывай, и поучивайся сам.

Да и денег тебе эти лекции принесут мизер — пару сот долларов, а тревоги, мороки и разрухи организму — много.

Думал засесть и наперед насочинять лекций — да не успеваю: прошли уж три дня из моего свободного пространства. Первый день, в пятницу, просто расслаблялся, а в субботу и воскресенье с Юзом разъезжали и Ириной по рынкам; что-то накупил по его рекомендации. Хорошо, есть кому посоветовать, а то сам бы — никак не мог выбрать и решиться на что… А он авторитетно говорит: «Бери, покупай, мудила! Это девкам нужно, а в магазине вдесятеро заплатишь». Ну и покупаю.

Тоже важнейшая должность — советчик на решение, выбирающий! За тебя и вместо тебя.

Уже велит Присцилла о характере экзаменов и работ моих студентов думать: чтобы написали по 15 страниц — и проверять надо будет. А я думал слинять после 10 декабря. Нет, еще неделю надо быть здесь — работа ведь, и за нее тебе платят!

Юз меня опекает, возит, кормит часто. Неловко… Хотя и ты ему даешь: много идей бросаешь, разговариваем в поездках, он напитывается от тебя и потом в свои тексты сунет — в жанре буффонно-бурлескного философствования. Насасывается от тебя тоже — не меньше, чем Эпштейн. Только Юз — друг и не конкурент: в другом жанре. И ему приятно свое давать: и он в разговоре вдохновляется и выдает и мысли, и слова. Так что прекрасно и обоюдопитательно наше общение. Вон как сострил на ходу: его Ирина, разгадывая кроссворд какой-то, спросила:

— Памятник русского деревянного зодчества?

— Рубль! — ответил он.

Нуда: наш деревянный рубль, ничего не стоящий…

Да и осеменять беседою плодородящую почву, как это делал Сократ, — чем не реализация себя, не посев и продолжение?.. А как лекторы, профессора — не писатели? Рассеивают мысли прямо в души и умы.

Дал Юз русские тутошние газетки — «Русскую мысль», «Новое русское слово». Письмо интеллигентов-демократов: Латынина, Гальцева, Роднянская, Золотусский, Лихачев — против интеллигентов-разрушителей, за союз с новой демократической властью; а не мешать ей воплями о новом русском «империализме» и «диктаторстве» Ельцина.

Правильно, конечно. Чувствуют себя — как Бердяев и «Вехи». Историю русского общественного сознания движут…

И все же — рыночно и пошло. Не по тебе, не экзистенциально-внутренне, не честно.

Хотя — не берут тебя в такие группы и на конференции и поездки — ты и пострадываешь и завидуешь. И твой скепсис — это «зелен виноград». Они так реализуются и друг друга умом питают. А ты в нуду нутри своей смотришь, скучаешь — а утешаешь себя по-обломовски тем, что ты — глубже, в таинственные метафизические глубины смотришь, где — неразрешимость. А они — будто знают, решения находят!

Первородный грех

Представляю, как русские евреи — в Бостоне, например, где, возможно, меня лекцию на дому попросят сделать, — будут удивляться и расспрашивать. И почему же он, один, еврей или полукровка, должен отвечать за народ, за грех какой-то? Как еще Слуцкий бунтовал:

Не торговавший ни разу, Не воровавший ни разу, Ношу в себе, как заразу, Эту (не помню, какую) расу.

Не хочет носить расу и памятовать грех. Хочет быть личностью и лишь за себя отвечать… Хотя сам-то он вполне советский человек, коммунист: по таким нотам работал. И в армии, на войне, в трибунале сидел и засуживал. А потом и Пастернака ненароком, встав на горло себе, заклеймил — и мучился, уже личный, свой грех обретя — и так углубясь и возросши в своем позднем творчестве.

Так что чувство греха и памятование его — не своего, а перво-родного = значит, и твоего, на-род-ного, — не вредно, а углубляет человека, не дает зажить в самодовольстве и вне метафизики. Памятование то о Смерти, о ее законе — в природе, в человеке и в мире сем.

А этого-то еврейство памятовать не хочет, но «быть живым и только, до конца!» И труп проклят, и кладбища не чтимы свои, разбросаны ибо, как и тут у американов нет этого чувства:

Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.

И вот задумался над тем, что, хотя сюжет грехопадения и первородный грех прописаны в книге Бытия, в Ветхом Завете, но будто мимо сознания прошло это всесобытие метафизическое. И лишь в Новом Завете и во христианской теологии — об этом дума и проникновение и взятие на себя этого греха и памяти.

Наверное, потому, что во Христе найдено лекарство и спасение от греха и проклятия смерти, первородного. Так что можно уже памятовать: не безвыходно это…

Испорченность Бытия — законом Смерти. И это — как задание на историю и привлечение человека к труду в ней: через осознание и его вины. Динамика и мотор — любовь и вина. Любовь друг к другу и предкам — и вина за все, за жизнь на костях и прахе — и вкушение его (праха — гумуса в плодах Земли. — 29.10.95) аппетитное, как на рекламах американских облизываются сластями и новыми придуманными яствами… Полная жизнерадостность в сей жизни и в сей момент в настоящем. Его культ — у Уитмена в Третьей из «Песен о Себе».

Вот и здесь еврейство русское, эмигранты, — недовольны либерально-американскими соплями об индейцах, неграх и мексиканцах ныне: им предоставляют режим наибольшего благоприятствования, а они наглеют и понижают уровень и университетов, и труда, и культуры. И в этих либеральных фильмах об индейцах (с этого меж нас начался разговор) Юз видит моду и потрафление.

— Но ведь воспамятование о первородном грехе американства — в этих фильмах, хоть и сентиментально-розовое, — обращаю внимание я.

Хоть чужой тут грех первородный — англосаксов, но и он еврейству отвратен и опасен: напоминает вообще о первородном — и о своем, значит…

— Зачем свой иметь, народный? — Юз. — Достаточно общего, первородного.

Но тем каждая страна и целостность дифференцируется — своей ипостасью и вариантом всеобщего первородного греха. Это, так сказать, первородный грех второй степени, вторичный. И у каждой личности, человека — свой вариант, мириадный уровень, свой осколок… Но его памятовать и осознавать надо, и эта память — ценность: