Николай Андреев - Трагические судьбы Страница 18

Было ли понимание позиции Сахарова у окружающих? Не у всех. Мы про людей из системы говорить не будем — с ними все понятно. Но даже ближайшие друзья не приняли мотивов, по которым он шел на голодовку. Лидия Корнеевна Чуковская, несгибаемый человек, готовая на любые жертвы ради свободы, сказала: «Я не думала, что Андрей Дмитриевич может быть таким жестоким». Сахаров не понял, что означали эти слова, и решил, что Лидия Корнеевна имела в виду волнения, которые выпали на долю его близких и друзей. В другом разговоре Чуковская заметит, что лучше бы Андрей Дмитриевич вместо Лизы боролся за освобождение Анатолия Щаранского. На что мать Щаранского воскликнула: «Как вы не понимаете, что так он борется за всех нас!»

Отговаривал от голодовки Феликс Красавин, горьковский знакомый. Он ссылался на свой лагерный опыт, доказывал, что это бессмысленно, что их ждет неминуемая гибель. Красавин передал слова куратора из КГБ: целью Боннэр является гибель Сахарова в результате голодовки, и тогда она, дескать, избавится от обузы и укатит в Америку.

Своеобразно выразился академик Гинзбург: «Забота о себе и своей семье тоже право каждого человека… Моя жена провела год в тюрьме и лагере (во вздорному обвинению в контрреволюционной деятельности), потом долгих восемь лет находилась в ссылке под Горьким и в Горьком (вот ведь ирония судьбы, опять Горький! — Н. А.). У меня имеются дочь и две внучки. Разве я был обязан в таких условиях тягаться с КГБ ради поездки в США жены даже самого Сахарова для встречи с родными и лечения». И далее он высказывает мнение: «Е. Г. Боннэр хорошо знала, на какие муки идет Сахаров, начиная голодовку в апреле 1984 г. Мне трудно поверить, что Е. Г. Боннэр не могла предотвратить эту голодовку, целью которой была ее поездка в США».

Елене Георгиевне было тяжело все это выслушивать, читать обвинения в свой адрес. В искренность их намерений не верили даже самые близкие друзья. В 1985 году Сахаров вырвет голодовкой право Боннэр выехать на лечение за рубеж. Ее провожали друзья в Шереметьево. Татьяна Великанова шепнет: «Только, пожалуйста, возвращайся». Даже Великанова, с которой они были бесконечно близки, думала, что она способна бросить Андрея Дмитриевича! Правозащитника Михаила Литвинова с женой выпустили (словцо-то какое!) повидать детей, окружение не сомневалось, что съездят, повидаются и вернутся. Елену Георгиевну подозревали в том, что останется. С чего вдруг?

Ее, конечно, угнетали обвинения, что Андрей Дмитриевич шел на голодовки из-за нее, из-за ее невестки Лизы. Елена Георгиевна считает: «Я глубоко не согласна, что на голодовки Андрей Дмитриевич шел из-за меня или из-за Лизы. Любая из голодовок Андрея Дмитриевича была голодовкой за себя, он отстаивал свои принципы. Хотя, естественно, каждая голодовка имела конкретную цель. Отделить Андрея Дмитриевича от того, почему именно он шел на голодовку, — невозможно. Это подход людей, которые или не знают Андрея Дмитриевича, или — это второе «или» относится к некоторым Андрея коллегам — не хотят знать какой-то очень важной части его натуры. КГБ ловко подкидывал идейку: голодовки — это моя провокация. Андрей считал, что он несет ответственность за Лизу, и никаких других способов, чтобы устроить ее судьбу, мы не видели».

Академик Мигдал обратился к президенту Академии наук Александрову: «Анатолий Петрович, почему бы не согласиться на пустячную, в сущности, просьбу Сахарова — отпустить девушку?» На что Александров повторил версию КГБ: «Вините по всем его жену». Мигдал возразил: «У вас неверная информация. Андрей Дмитриевич — человек совершенно независимой мысли и делает все по глубокому внутреннему убеждению». Президент прекратил беседу.

Вспоминает Маша Гаврилова, дочь Юрия Хайновского. «Папе было тяжело представить, что Сахаровы пойдут на голодовку. Когда они решились, то папа очень переживал. Не было ничего известно, как они ее переносят. И папа поехал в Щербинки, чтобы узнать хоть что-то. Папе даже не дали дойти до дома, остановили и приказали ехать домой. Потом его вызвали в КГБ, где провели беседу. Беседа была очень серьезной, так что у папы случился сердечный приступ, и через двое суток он скончался. Приезжала Елена Георгиевна и застала его живым».

У генерала Григоренко, известного борца за абсолютную десталинизацию общества, были свои аргументы против голодовки: Сахаров в силу своего особого положения в правозащитном движении не имеет права рисковать жизнью, идти на почти неминуемую гибель ради столь незначительной цели, как судьба никому не известной девушки, пусть даже речь идет о семейном счастье.

Револьт Пименов (его судили за самиздат в 1970 году, и это был первый политический процесс, на котором присутствовал Андрей Дмитриевич) написал Сахаровым в письме, что семейное, личное счастье не может быть куплено ценой страданий великого человека.

Американские дипломаты говорили, что у них в стране никто не понимает, почему такой великий человек, академик Сахаров рискует своей жизнью ради никому не известной женщины.

Друзья-диссиденты усилили нажим на Лизу, добивались, чтобы она запретила Сахарову голодать. Но они ошибались. Ошибались не в Лизе — она была согласна на все ради Андрея Дмитриевича и отнюдь не желала, чтобы ради нее он страдал. Причина в другом: никто, даже Лиза, не мог повлиять на решение Сахарова добиваться справедливости. Он так сформулировал свою позицию: «Мне кажется, что жизнь по своим причинным связям так сложна, что прагматические критерии часто бесполезны и остаются — моральные». Андрей Дмитриевич отстаивал свои честь и достоинство. Голодовка для Сахарова была продолжением его борьбы за права человека, за право самому выбирать себе страну проживания.

(Последнюю фразу я написал машинально, а когда перечитал ее, то схватился за голову: да чего это я доказываю элементарные вещи! Ясно же как день: человек сам должен выбирать, где жить! Преступно в этом выборе выискивать преступные наклонности. За это право не надо бороться. Это очевидно, как дыхание. Но как же мы долго добирались до понимания предельно простой вещи: человек выше географических границ. И никого сегодня не удивляет, не возмущает, что русские разъезжают по всему свету. Но ведь данный факт и означает: Сахаров был прав в своих принципах и прав в непреклонном решении отстоять их любым способом, даже через угрозу самоубийства! Одно из любимых изречений Андрея Дмитриевича: «Родина — не национальное и не географическое понятие. Родина — это свобода!» К такому выводу пришел писатель Михаил Михайлов. Сахаров выписал эти слова и добавил: «Как хорошо». Действительно: как хорошо.)