Анатолий Левандовскнй - Максимилиан Робеспьер Страница 18

Вручая право останавливать законы носителю исполнительной власти, предоставляют возможность связывать волю нации тому, кто обязан ее выполнять. Боятся злоупотреблений со стороны законодательной власти; но что значит собрание законодателей, избранных на ограниченный срок и подотчетных народу, по сравнению с наследственным монархом, в руках которого сосредоточена огромная власть, который распоряжается и финансами и всеми средствами принуждения? В заключение Робеспьер подчеркнул, что не видит существенной разницы между абсолютным вето и вето приостанавливающим, а потому равно отвергает и одно и другое.

Конечно, буржуазная Ассамблея не признала аргументов Робеспьера. Победило компромиссное предложение вожака левых, гренобльского депутата Антуана Барнава, согласно которому королю предоставлялось право приостанавливающего вето при условии, что он немедленно санкционирует предшествующие решения Ассамблеи.

И все же подобными выступлениями защитник народных прав не мог не приковать к себе внимания собратьев-депутатов. Это внимание было далеко не благожелательным. Против радикально настроенного оратора началась кампания травли. Первыми дали сигнал депутаты-дворяне провинции Артуа во главе с де Бомецом, родственником Бюиссара. Издевались над костюмом Робеспьера, над его внешностью, над его манерой говорить, над самим характером речей. Его называли «аррасской свечой» и «выкормышем Руссо»; его имя коверкали, а текст речей умышленно искажали. Все это не могло смутить оратора, преданного своим идеалам, и каждый раз, невзирая на свистки и брань, он спокойно поднимался на трибуну, чтобы не менее спокойно высказать то, что думал. Травля усиливалась — он отвечал еще большим спокойствием. И вот Мирабо, которому Робеспьер внушал антипатию и который часто задавал тон в издевательствах над ним, высказал свои пророческие слова: «Он далеко пойдет, потому что верит всему, что говорит». Трудно было получить большую похвалу от проницательного врага!

Как-то, пересекая улицу святой Елизаветы, Робеспьер столкнулся с человеком, внешний облик которого показался ему удивительно знакомым. Прохожий спешил и не видел Максимилиана. У него были длинные волосы и открытое простодушное лицо. Неужели Камилл?.. Нет, вряд ли… Чем может заниматься Камилл здесь, в Версале? И Робеспьер, делая скидку на свое плохое зрение, решил, что ошибся. Больше об этой встрече он не вспоминал.

Однако зрение не обмануло его. Действительно, Камилл Демулен, воспитанник коллежа Луи-ле-Гран, пылкий народный трибун и один из инициаторов похода на Бастилию, со второй половины сентября находился в Версале.

События мая — июня 1789 года взбудоражили Камилла. Без копейки денег, но полный энергии и юношеского задора, он с головой окунулся в революцию. Две хлесткие брошюры, принадлежавшие его перу, привлекли внимание некоторых лидеров Ассамблеи. Мирабо, часто бывавший в Париже, в середине сентября встретился с Камиллом и беседовал с ним. Мирабо любил молодежь. Человек продажный и развращенный, он ценил непосредственность и искренность чувства. Камилл понравился ему, и он увез его в Версаль.

И тут началась для Камилла жизнь невообразимая.

Юношу поразило жилище графа, показавшееся ему чудом роскоши и великолепия, поразили тонкие вина и необычные яства, в изобилии подававшиеся к столу.

А какое общество здесь собиралось! Какие беседы велись! Камилл не мог не изумляться, слыша, как в интимном кругу Мирабо с циничной ухмылкой издевается над теми высокими идеями, которые этим же утром защищал в Собрании.

Затем появлялись женщины. Красивые, раздушенные, похожие на герцогинь и доступные, как вакханки…

После дикой ночной оргии Камилл, обложенный подушками и компрессами, сваливался на весь следующий день. Мирабо же с хохотом выпивал рюмку мараскина и шел в Собрание произносить очередную громоподобную речь.

В то время Камилл Демулен молился на Мирабо. Он и не пытался вникнуть в его политическое кредо. Он не знал, откуда разорившийся граф берет средства для своих непомерных трат. Впрочем, этого еще никто не знал. Лишь два человека относились с недоверием к блестящему оратору: Максимилиан Робеспьер и Жан Поль Марат.

Между тем дворец «Малых забав» должен был опустеть. Приближался конец версальского периода Учредительного собрания. Первые эмигранты, в том числе граф д’Артуа и ненавистные Полиньяки, уже покинули Францию. В течение июля — августа двор постепенно оправлялся от шока, полученного в день взятия Бастилии. В сентябре учредители расшаркались перед Людовиком, преподнеся ему право надолго отсрочить любой законодательный акт Собрания. Это подбодрило нерешительного монарха, которого торопила Мария Антуанетта — «единственный мужчина» в королевской семье, по острому выражению Мирабо, — торопила и вся придворная камарилья. Двор, видя покладистость депутатов и зная о серьезных разногласиях, существовавших между ними, решил, что настало время действовать.

14 сентября король, не доверявший более версальским воинским частям, вызвал фландрский полк, стоявший в Дуэ. 1 октября в оперном зале дворца был дан торжественный банкет в честь офицеров полка. Их обласкали и напоили. Королева пленяла их красотой, придворные — дружеским обращением. В разгар торжества появился король, держа на руках маленького наследника престола. В порыве верноподданнических чувств пьяные офицеры топтали революционные кокарды и давали страшные клятвы.

Обо всем этом, конечно, вскоре стало известно в Париже. Обеспокоенный судьбой революции, голодный и измученный народ хорошо помнил июльские дни. Теперь победители Бастилии вновь должны были взять инициативу в свои руки. Жан Поль Марат, бесстрашный вождь парижской демократии, призывал народ к вооруженному походу с целью срыва контрреволюционных приготовлений двора. 5 октября несметные толпы парижан — одних женщин насчитывалось более шести тысяч, — захватив пушки, двинулись по размытым дорогам в грандиозный поход на резиденцию короля. Начальник национальной гвардии маркиз Лафайет не на шутку струхнул. Он долго колебался, нужно ли ему защищать народ от короля или короля от народа, пока крики «На фонарь!» не заставили его вместе с отрядом национальной гвардии примкнуть к движению. Он оказался в хвосте событий и прибыл в Версаль значительно позже, чем основные массы демонстрантов. В пятом часу дня промокшие от дождя и грязи голодные парижане окружили резиденцию монарха. На следующее утро произошло столкновение с королевской стражей. Народ ворвался во дворец. Перепуганный король дважды выходил на балкон в сопровождении Лафайета. Он поспешил подписать Декларацию прав и августовское аграрное законодательство, в чем до сих пор отказывал Собранию, и в тот же вечер, окруженный многотысячной толпой, переехал в Париж.