Клаус Штикельмайер - Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок Страница 18

Мы прибыли в город, если быть точным, примерно за неделю до взятия Черновцов советскими ударными частями 30 марта 1944 года; там был и, наверное, стоит до сих пор мост над многочисленными железнодорожными путями, ведущими, насколько можно было понять, в сторону фронта, который, если встать лицом на север, был слева от нас, справа от нас, перед нами и чуть дальше, даже сзади.

Что запоминалось на том мосту в Черновцах, так это резкий поворот, который приходилось проходить в самом конце спуска с него. Один за другим каждый из наших танков, осторожно двигаясь на самой низкой из шести передних передач, сползал по мощенному булыжником спуску до узкого поворота налево под прямым углом. Там каждый водитель, используя тормоз левого бортового фрикциона, должен был сначала отключать, а потом тормозить левую гусеницу, позволяя правой двигать танк влево, подальше от бетонного барьера на внешней стороне разворота.

Весящий примерно 25 тонн PzIV, движущийся по брусчатке, требовал тщательности в вождении. Слишком глубокий разворот влево в подобном случае мог привести к тому, что правый задний каток цеплялся за бетонное ограждение, срывая гусеницу. Потеря гусеницы приводит к полной неподвижности танка. Чтобы снова начать движение, команде предстояла бы очень тяжелая работа. Нужно было выбить несколько пальцев в слетевшей гусенице, вдвое длиннее танка—а «Pz-IV» был в длину почти шесть метров, — выложить более короткие куски перед опорными катками, а затем соединить куски, не замыкая гусеницу.

Затем кто-то еще буксировал их «панцер-IV» на выложенную гусеницу. После этого нужно было поднять концы 99-звенной гусеницы и втащить их на поддерживающие катки, убедившись, что звенья попали на ведущее колесо впереди и ленивец сзади, — и, наконец, загнать последний палец, соединяющий концы гусеницы. Долгая, тяжелая и повторяющаяся работа. Опасная во время боя. Неудобная и тяжелая в узком бутылочном горлышке — например, на мосту. Если, как говорит пословица, множество лошадей пало из-за одной подковы, из-за гусеницы может пропасть множество танков.

Все наши танки нормально прошли мимо бетонной стены под холмом и вон из города. Последним проходил мост полугусеничный грузовик, тянущий счетверенную 20-мм зенитку, стволы смотрели назад. Четверо на грузовике смотрели вокруг с беспокойством и сильно торопились. Может быть, у них было много горючего и патронов, а может быть, нет.

Обычно все наши новые PzIV попадали в бой в течение одного-двух дней, если не раньше. Но не в этот раз. Несколько танков с экипажами были заняты в упражнениях с участием союзников Германии. В том числе и мой.

Румынская армия в этом районе хотела обкатать танками дюжину солдат, чтобы снять у них танкобоязнь. Это были явно деревенские парни, и командовал ими смуглый драчливый сержант.

Даже столько лет спустя я с удивлением вспоминаю тот день. Мы часами ездили по полю, где осталась сухая прошлогодняя трава, вычерчивая на нем узкий прямоугольник метров 50 длиной. Площадка напоминала весеннюю пашню.

Румыны, по одному на каждый проход танка, должны были отпрыгнуть от него вбок и, бросая две дымовые гранаты, привязанные к концам 60-см шнура, старались попасть на поднятый ствол танковой пушки, прямо перед башней. Они не поджигали этих сделанных в Германии гранат, так что дыма от них не было.

Однако румыны и их гранаты заставили нас задуматься о нашей уязвимости перед таким дымом. Свисая со ствола перед башней, такие гранаты выделяли много плотного дыма, который наверняка заслонял телескопический прицел, расположенный в 40 см слева от центра ствола 75-мм пушки. Аналогично дым мог, независимо от силы ветра, сократить или полностью перекрыть обзор из пяти смотровых щелей в командирской башенке.

Пары внутри танка частично разгонялись воздухом, дующим в башню от вентиляторов охлаждения двигателя. Часть гранатного дыма, достигшего кормы корпуса, наверняка будет затянута вместе с охлаждающим воздухом, которого V-образный 12-цилиндровый «Майбах» на 320 лошадиных сил потреблял во множестве, и найдет дорогу в боевое отделение. В PzIV не было печки. Кроме теплых летних дней, внутри всегда было холодно и гуляли сквозняки.

Румынский сержант хотел, чтобы его танкоборцы шевелились поживее и лучше учились. По крайней мере, однажды он, широко размахнувшись взятой за подбородный ремень стальной каской, ударил по заднице солдата, которого счел копушей. При нашей жесткой дисциплине ни один немецкий унтер-офицер или офицер не мог себе позволить ничего подобного.

Пришел полдень, упражнения прервали, и румыны показали, что не прочь поесть горячего. К полю была подтянута полевая кухня.

Заряжающий, наш мальчик на побегушках, схватил новенькие котелки и принес их полными горячей каши с мясом[3] из обрушенного или дробленого зерна, популярным блюдом в Восточной Европе. Поскольку утро выдалось спокойным, часть экипажа осталась в танке, по одному отлучаясь помочиться.

У румынских поваров было много каши, и мы, танкисты, давно не оказывавшиеся у столь щедрой полевой кухни, дали им возможность положить нам добавки. Съев первую добавку, мы взяли вторую. Ох и поели мы каши в тот полдень! Никто из хозяев так и не понял, сколько танкистов к ним подходило. Наши друзья не узнали об этом до вечера, когда кухня уже уехала. Был в этом предприятии некоторый оттенок Троянского коня.

Без сомнения, румынам надо было знать нашего заряжающего. Думаю, это он заметил, что те не знают, сколько человек с нашего танка кормят. Хороший заряжающий мог быстро почуять выгоду в чем-то подобном. Работа на воздухе была его сильной стороной, и поэтому его побуждали оставаться заряжающим.

Что до остального экипажа, слева от заряжающего располагался другой «человек на антресолях» — наводчик, который мысленно подводил штрихи прицельной сетки подо все, что видел, всегда готовый к выстрелу. Человек со склонностью к тому, что формально относилось к геометрии и тригонометрии. Человек, который всю оставшуюся жизнь будет использовать вместо прицельной сетки штрихи грязи на окнах, пытаясь быстро и точно прицеливаться по машинам, поездам, людям. Кстати, редко у какого наводчика было удостоверение водителя танка.

Ниже, перед наводчиком, сидел водитель, слышащий всех звуки, внутри и снаружи, свободным от наушника ухом и всегда старающийся уменьшить шум от своей малышки, всегда готовый моментально реагировать на требование любой ситуации. У каждого члена экипажа был ларингофон и гарнитура с двумя наушниками, один из которых покрывал ухо, а другой был сдвинут выше, к головному убору.

Рядом и тоже ниже, но справа, находился другой внимательный слухач, радист, с аппаратурой в серых коробках, подключенных к укороченной, уменьшенного радиуса, антенне, которая располагалась на корме корпуса слева. А еще у него был пулемет МГ-34 с закрепленной сзади на барашковых гайках пластиковой чашкой. Удивительно, с какой устойчивостью это устройство, находящееся на голове у радиста, осуществляло наводку курсового пулемета. Главной заботой радиста были его радиочастоты, выделенные на этот день. Как их не забыть и как их не выдать. Первое, что хотели знать от радиста в советском плену, — те самые частоты. Их ложные танки — захваченные немецкие танки с экипажами из сносно владеющих немецким языком hujas (русское название члена) — могли воспользоваться этим знанием. Говорили, что эти ложные немцы служили в советских штрафных батальонах.