Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди - Юрий Александрович Соколов Страница 18

И вот в Болдино, будто бы в мае 1748 года, он получил от своего родственника, архимандрита Мельхиседека, три тетрадки, принадлежавшие монаху Вениамину. Сам В. Н. Татищев, правда, считал, что никакого монаха Вениамина не было, а тетради принадлежат архимандриту, а в тетрадях – текст летописи первого новгородского епископа, Иоакима Корсунянина. В. Н. Татищев использовал в своем труде по истории России большие фрагменты, хотя часто их лишь пересказывал.

Отношение к В. Н. Татищеву как историку у специалистов неоднозначное и, подчас, диаметрально различное; особенно это относится к использованию им летописей. Спустя полвека историограф князь М. М. Щербатов заявил, что «Иоакимовская летопись», которой пользовался В. Н. Татищев, – фальшивка. Другой историограф, Н. М. Карамзин, вообще полагал, что эта летопись – не более чем «шутка» В. Н. Татищева или, если быть точным, откровенный подлог. А вот И. Болтин и С. Соловьев в исторической подлинности использованной В. Н. Татищевым летописи не сомневались. Е. Голубинский, известный своим критическим отношением к источникам, полагал, что тексты В. Н. Татищева не более чем вольная компиляция на основе бытовавших в XVII веке легенд и рассказов. С. К. Шамбинаго утверждал, что тетрадь Мельхиседека является вольным текстом, составленным на основе «Повести о старобытных князьях», являвшейся приложением к летописи XVII века, сделанной по заказу будущего патриарха, а тогда новгородского митрополита Иоакима; т. е. В. Н. Татищев не занимался обманом, а сам, в известном смысле, стал жертвой обмана. Споры о значении подвижнического труда В. Н. Татищева продолжаются, и в обозримом будущем не стоит ожидать «завершающего аккорда». Сравнительно недавно О. В. Творогов, суммируя все прежние исследования и споры, заявил, что так называемая «Иоакимовская летопись» относится к XVII веку. Вряд ли нужно с этим спорить. Дальше О. Творогова пошел лидер современных «скептиков от истории» А. П. Толочко: он вообще убежден, что вся «История» В. Н. Татищева есть что-то вроде мистификации, что вообще в исторической науке могут учитываться только тексты имеющихся подлинников. Позиция очень рациональная и академическая, правда, так можно не только И. Карамзина объявить «мистификатором» (использованная им «Троицкая летопись» погибла во время московского пожара 1812 года), но и объявить «мистификацией» саму «Повесть временных лет», поскольку подлинников Нестора и Сильвестра нет, а есть списки, сделанный два с половиной века спустя неким Лаврентием и более поздние (впрочем, и это мнение не оригинально – ревнителей этой позиции накопилось в избытке за последние два столетия). Однако, не на пустом же месте возникли тексты XVII века! Нельзя считать их чистой фальсификацией, сделанной буквально накануне эпохи Петра Великого. Что-то же лежит в их основании, какие-то не дошедшие до нас тексты, предания, легенды. Каждый рассказчик, каждый переписчик вносил что-то «от себя» – известный в исторической науке «эффект посредника». Но было бы наивно полагать, что даже в самых невероятных текстах не заключено какое-то рациональное зерно, что под пластами «прочтений» и «пересказов» не содержится какая-то историческая правда, пусть даже ее крупица.

Как бы то ни было, но Свенельд уже зимой 971-972 года объявился вместе со своими дружинниками в Киеве и стал там безусловным лидером. Формально власть принадлежала Ярополку. Фактически же – Свенельду. Схожесть его роли с ролью Добрыни при Владимире Святославиче несомненно есть.

Но существенно и отличие: Свенельд не связан узами родства (даже дальнего) с Ярополком. Добрыня по определению не мог предать своего племянника, понимая, что их жизни связаны неразрывно. У Свенельда подобных уз и обязательств не было. При нужде он мог легко сменить Ярополка на иного Рюриковича или, возможно, обойтись вообще без представителей этого клана. Впрочем, возраст усмирял амбиции и авантюризм Свенельда – ему уже было откровенно поздно начинать все заново, так сказать, «с чистого листа».

Чужая душа – потемки. Как узнать, что происходит в глубинах человеческого сознания, какие потаенные мотивы приводят его к тому или иному действию, сколько в этих мотивах расчета, сколько интуиции, а сколько хтонической природы, и как далеко готов зайти человек пойти в своих планах? Да и вообще, имеются ли такие планы, есть ли в действиях какой-либо умысел? Нам трудно или точнее почти невозможно на это ответить в отношении наших современников. Что уж говорить о тех, кто погружен в бездны истории и отдален от нас почти непроницаемой толщей времени, чьи реальные образы растворены в легендах и мифах! Но, как ни странно, именно в их отношении положение отнюдь не безнадежно, ведь в отличие от наших современников приходится иметь дело не с тем, что происходит «здесь и сейчас», а с историческим процессом, когда драматургия жизни, пусть и не отчетливо видимая сквозь туман времени, предубеждений и «толкований», обретает завершенность и резонанс в последующих десятилетиях, а то и в веках. Жизнь прожита и в ней поставлена «финальная точка». От этой жизни осталось, так сказать, «послевкусие», некая аура, гамма ощущений. Эта жизнь оказалась достойна мифа, некоего образа того или иного качественного знака, или осталась пустота, не провоцирующая на воспоминания и осмысления. Пустотой, т. е. фигурой очевидно проходной, исторически ничтожной, может оказаться (и часто оказывается!) тот, кто в жизни занимал иерархически видное место. Миф же вдруг овевает свечением и как бы укрупняет того, кто, казалось, лишь стоял у подножия Олимпа. Миф же не рождается из ничего – в нем выражена высшая историческая справедливость. На помощь тому, кто постигает прошлое, приходят и ассоциации, и имеющиеся в истории прецеденты.

Свенельд – ветеран многих войн, легендарный военачальник и абсолютный авторитет в среде военно-политической элиты, и юный, лишенный опыта и славной биографии Ярополк Святославич: фигуры по весомости во власти несопоставимые. Правда, Ярополк принадлежал к клану Рюриковичей, но так ли уж важно это было в те далекие времена? Утверждению особой роли Рюриковичей в судьбе Руси и населявших ее народов послужила созидательная, именно государствостроительная роль Владимира Святославича, Ярослава Владимировича и, в немалой степени, концептуальная риторика Нестора в «Повести временных лет». На 970-е годы трудно говорить о сколь-либо определенной династии.

Рюрик вообще был фигурой на Руси незаметной – его исключительная роль будет только со временем (так сказать, «задним числом») пристроена, как фундамент, к династии уже после распада Киевской Руси. К созданию единого Древнерусского государства он ни в мыслях, ни на деле отношения не имел. Захват Киева и объединение земель по речному «балтийско-черноморскому транзиту» связано было с норикским ярлом Хельгом (Рюрик был, как известно, родом из данского клана Скьельдунгов). Даже очень смелый в «обобщениях» Нестор не решился его, известного нам по летописям как Олега Вещего, выдать за Рюриковича.