Анна Федорец - Савва Морозов Страница 18

— Белое с серебром изящнее, чем с золотом, не правда ли? Золото кричит… В театре должны быть спокойные краски, чтоб ничто не отвлекало зрителей от сцены».

Обильные познания Саввы Тимофеевича сочетались с прекрасной памятью. А. Н. Серебров писал о Морозове: «Иногда — от вина и усталости — он впадал в состояние разнеженности и тогда декламировал стихи: по-русски — Пушкина, по-английски — Броунинга». Это подтверждал и М. А. Алданов: «…он много читал и знал наизусть «Евгения Онегина». О том же рассказывал Горький: «Я был тронут его восторженной оценкой Пушкина, он знал на память множество его стихов и говорил о нем с гордостью… Мы сидели на диване в маленькой комнате; вспыхивала и гасла электрическая лампочка. В окно торкалась вьюга, в белых вихрях ее тревожно махали черные ветви сада, отбиваясь от полетов метели. Взвизгивал ветер, что-то скрипело и шаркало о стену, — коренастый человек увлеченно говорил о новых течениях русской поэзии, цитировал стихи Бальмонта, Брюсова и снова восхищался мудрой ясностью стихов Пушкина, декламируя целые главы из «Онегина». Купеческая дочь М. А. Гарелина, урожденная Крестовникова, с которой Савва Тимофеевич общался в юные годы, однажды спросила его, как он может помнить столько стихов; тот ответил: «Мне стоит два-три раза прочесть, что мне особенно приятно, и я запоминаю».[77] Великолепная память позволяла Морозову охватывать проблему в целом, держать в голове не только ее состояние на данный момент времени, но также истоки ее зарождения и целый спектр возможных последствий.

Иными словами, Морозов умел и любил мыслить масштабно. Он нередко высказывал на публике парадоксальные, даже крамольные мысли, сформулировать которые решался далеко не каждый. Эта прямота многих восхищала в нем. При всей необычности решений, при всей задиристости формулировок морозовские мнения нередко в гораздо большей степени отвечали практическому состоянию дел, нежели более «аккуратные» высказывания его оппонентов. Человек этот возбуждал искреннее любопытство даже со стороны недоброжелателей. От Морозова ждали мыслей пусть и радикальных по форме, но исполненных глубокого ума по содержанию.

Умение Саввы Тимофеевича решать практические вопросы ничуть не уступало ни по масштабу, ни по широте охвата его теоретическим познаниям. В. И. Немирович-Данченко отмечал: «К нему очень подходило выражение «купеческая сметка». Занимаясь тем или иным делом, Савва Тимофеевич старался узнать о нем всё, вплоть до мелочей. Поражает размах его участия в решении самых разных вопросов.

Будучи одним из директоров крупной фирмы, Савва Тимофеевич не ограничивался своими непосредственными обязанностями. Он любил сам вникать в мельчайшие производственные вопросы. А. Н. Серебров, посещавший морозовскую фабрику в сопровождении ее хозяина, писал: «Морозов провел меня по всем четырем этажам этого механизированного ада. И чем выше мы поднимались, тем нестерпимей становился стук, пуще пыль, сильнее тряска… Морозову все это было нипочем. Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборвавшуюся нитку. Он знал здесь каждый винтик, каждое движение рычагов». Трудно сказать, насколько глубоко Морозов вникал в рабочие вопросы на различных уровнях производства. По словам М. А. Алданова, «он знал свое дело для владельца хорошо. Говорил, что «знает у себя каждый винт». Это было очень преувеличено; инженеры порою чуть улыбались, когда он спорил с ними о технических делах. Но названия машин и их назначение действительно были ему известны». Возможно, Алданов воспринимал общение Морозова с инженерами достаточно поверхностно, как человек, далекий от промышленного производства.

По свидетельству видного инженера, «помощника управляющего крупнейшего в то время в России электрического общества» Леонида Борисовича Красина, Савва Тимофеевич пристально следил за новинками заграничной техники и о некоторых из них знал едва ли не лучше своих инженеров. Леонид Борисович, революционер с большим стажем, руководивший строительством «морозовской» электростанции, отзывался о Савве Тимофеевиче иронично. В то же время о его технических познаниях писал с уважением: «Морозов был человек, сильно увлекавшийся техникой, и мечтал поставить свои собственные фабрики на возможно большую техническую высоту… Савва Морозов… задумал строить торфяную электрическую станцию турбинного типа, причем на этой станции была установлена, если не ошибаюсь, первая и единственная в то время в России паровая турбина швейцарской фирмы «Броун Бовери». Орехово-зуевские матерые техники, среди которых были очень толковые и опытные, но несколько старозаветные люди, рассматривали затею Саввы в значительной степени как блажь богатого хозяина, который бесится с жиру. Разумеется, всякое приказание его выполнялось, но по разным отдельным замечаниям и даже по физиономиям своих механиков он видел, что в общем и целом его электрические начинания никакого особого одушевления у старых механиков не вызывают. Тем более оснований было положить всему этому конец, пригласивши для заведования станцией специалиста по постройке центральных станций в Бакинском районе, управляющего самым большим в то время предприятием по передаче электрической энергии».[78] Савва Тимофеевич вложил немалые деньги в усовершенствование оборудования, что впоследствии окупилось сторицей.

То же стремление вникать в каждую мелочь, имеющую отношение к делу, проявлялось в Морозове, когда он был крупнейшим пайщиком Московского Художественного театра. Так, на строительстве нового здания для МХТ Морозов являлся не только спонсором, но и прорабом, и даже простым рабочим. «Лучше всех сказал о Морозове старый машинист сцены И. И. Титов:

— Пратектованный был человек Савва Тимофеевич! Во все вникал!»[79]

Морозов как губка впитывал в себя самые разные знания, чтобы затем использовать их в жизни. Поэтому и духовный склад его напоминал сельский пруд с плотиной, до краев наполненный водой: пока вода знаний продолжала поступать, в ней не оставалось места для душевной пустоты. А когда речка, несущая к плотине над прудом новые знания, новые навыки, новые устремления, мелела, в водоеме наступала великая сушь.

Ум у Морозова был глубокий, аналитический. Купец воспринимал окружающий мир как систему, как своего рода игровое поле с заранее заданными правилами. Взаимоотношения между людьми для него были сродни шахматной партии. Любимой задачкой Морозова было — просчитывать в таких партиях ходы на много шагов вперед, уже в начале игры угадывать, чем она завершится. Умение решать подобные задачи Морозов ценил не только в себе, но и в окружающих. «Савва внимательно следил за работой Ленина, — писал Максим Горький, — читал его статьи и однажды забавно сказал о нем: