Дмитрий Медведев - Черчилль: Частная жизнь Страница 18

Вторгшись в ряды противника, Уинстон столкнется с двумя дервишами. Словно не обращая никакого внимания на царивший вокруг хаос, Черчилль вскинет свой десятизарядный маузер и примется отстреливаться. Позже он будет утверждать, что умудрился убить «трех определенно и двоих вероятнее всего». Учитывая, что всего в ходе данной атаки погибло 23 дервиша, Уинстон мог немного приукрасить свои результаты. Хотя это вряд ли меняет общую картину с мужественно сражающимся потомком герцога Мальборо на первом плане.

Атака продлилась всего 120 секунд, зато какие это были секунды! Кровь и пот, стоны раненых и бравые кличи кавалеристов, шальные пули и стальные лезвия, изуродованные тела людей и животных, удушающая пыль и безжалостно палящее солнце — все перемешалось в единый комок нервов, страха и возбуждения. Что касается Черчилля, то он, как всегда, был цел и невредим. Спустя две недели он скажет не без гордости полковнику Яну Гамильтону:

— Ни один волосок не упал с моей лошади, ни одна ворсинка не слетела с моего мундира. Немногие могут похвастаться тем же. [144]

В ходе дальнейших боевых действий дервиши будут оттеснены еще дальше в пустыню, где у них уже не найдется ни сил, ни возможностей перегруппировываться и начинать новое контрнаступление. Битва при Омдурмане подойдет к концу. Англичане и египтяне потеряют 48 человек убитыми, 428 человека будут ранены, противник — 9 700 и 25 000 человек соответственно. Еще 5 000 дервишей будут захвачены в плен.

Храброе поведение англичан во время сражения омрачится лишь бесчинствами и зверствами, последовавшими после. В первую очередь это относится к жестоким надругательствам над ранеными, а также осквернению могилы Махди. Останки последнего бросят в Нил, а череп в качестве военного трофея доставят в Каир.

После падения Омдурмана всякое сопротивление со стороны дервишей практически прекратится. В своих мемуарах Черчилль иронически заметит: «Поражение противника было настолько полным, что бережливый Китченер решит отказаться от дорогих услуг кавалерии». [145]

Спустя всего три дня после сражения 21-й уланский полк повернет на север и начнет свой путь домой. За участие в суданской кампании Уинстон будет награжден медалью Судана королевы Виктории и медалью Судана хедива [146] с планкой Хартум.

По пути в Лондон он заедет в Каир, где навестит в местном госпитале своего однополчанина Ричарда Молино. Тому требовалась срочная операция, и Черчилль согласится пожертвовать частью своей кожи ради спасения друга. Когда 20 января 1954 года Молино скончается, Черчилль скажет своему врачу:

— Он забрал мою кожу с собой — неплохой авангард в будущем мире. [147]

5 мая 1899 года Уинстон подаст в отставку и с головою окунется в политическую жизнь Туманного Альбиона. В июне штаб консервативной партии предложит ему баллотироваться в избирательном округе Олдхем. Несмотря на большие надежды, первый опыт в политике закончится неудачей. Уинстону не хватит 1 300 голосов, чтобы пройти в парламент. Однако поражение в политике не особенно огорчит будущего премьер-министра, ведь уже в сентябре 1899 года вся Англия только и говорила о новой военной кампании, сулившей еще больше перспектив, нежели война в Индии или завоевание Судана.

Африканское путешествие, или Еще один миф о великом человеке

На протяжении нескольких десятилетий второй половины XIX века в южноафриканских колониях царил мир. Англия владела колониями в Натале и в районе мыса Доброй Надежды. Бывшие выходцы из Нидерландов — буры занимали Трансвааль и колонию Оранжевой реки. Открытие в 1886 году в бурских колониях золотых рудников привлекло к Трансваалю внимание британских чиновников с Уайтхолла, вызвав тем самым огромное недовольство у буров.

Со временем напряженность все более нарастала. А после того как Сесил Родс высказал в 1895 году пожелание распространить английский империализм на весь материк, построив единую железную дорогу между Каиром и мысом Доброй Надежды, юг Африки стал напоминать пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент. Кризис разразился осенью 1899 года.

Черчилль, внимательно следивший за происходящими событиями, также решит принять участие в предстоящем конфликте. Правда, не в качестве солдата, а в роли журналиста. Просто удивительно, что такое небольшое в мировых масштабах военное столкновение, как англо-бурская война, будет освещаться великими мастерами слова, такими как Редьярд Киплинг, Эдгар Уэллес, Герберт Уэллс, Артур Конан Дойл, Лео Эмери и наш главный герой.

Описывая события с другого конца света, Уинстон решит не ограничиваться одним лишь пером — главным инструментом журналистов XIX столетия. Всегда питавший страсть ко всему новому, он захочет взять на вооружение технику будущего — видеокамеру. Своей идеей Черчилль поделится с дальним родственником и членом парламента Мюрреем Гутри:

— Да, кстати, по поводу кинематографа. По моим подсчетам, нам потребуется 700 фунтов. Каждый внесет половину.

— Как разделим обязанности?

— Ты отвечай за состояние дел в Англии, а я за все, что нам понадобится в Южной Африке.

— Хорошо! По рукам! [148]

Однако данным планам так и не удастся осуществиться. За два дня до отъезда Уинстон с сожалением узнает, что одна из американских компаний уже отправила своих кинорепортеров. Сильная конкуренция с будущей родиной Голливуда могла закончиться финансовым крахом. Решив не рисковать, Черчилль сделает ставку на уже проверенные репортажи для лондонских газет. Как покажет дальнейшее развитие событий, Уинстон не ошибался: впереди его ждало нечто большее, чем слава военного оператора.

Перед отъездом в Южную Африку Черчилль посетит министра по делам колоний Джозефа Чемберлена, более известного в народе как Пробивной Джо и отец куда менее пробивного Невилла. В ходе беседы Чемберлен очень оптимистично отзовется о предстоящей военной кампании, заявив:

— Буллер, [149] скорее всего, приедет слишком поздно. На его месте я бы заблаговременно позаботился о том, чтобы пораньше прибыть на место действий.

Своей фразой Чемберлен выразит мнение большинства англичан, считавших, что предстоящая война превратится в обычную прогулку. Вспоминая спустя десятилетия данный диалог, Черчилль следующим образом прокомментирует оптимизм колониального министра: «Давайте все-таки учить наши уроки. Никогда, никогда, никогда не верьте, что война будет легкой и гладкой. Любой государственный деятель, уступив военной лихорадке, должен отлично понимать, что, дав сигнал к бою, он превращается в раба непредвиденных и неконтролируемых обстоятельств. Старомодные военные министерства, слабые, некомпетентные и самонадеянные командующие, неверные союзники, враждебные нейтралы, злобная Фортуна, безобразные сюрпризы и грубые просчеты — вот что будет сидеть за столом совещаний на следующий день после объявления войны. Всегда помните, что, как бы вы ни были уверены в своей победе, война состоится только потому, что противник уверен в том же». [150]