Леонард Гендлин - Перебирая старые блокноты Страница 18

Последняя наша встреча произошла при печальных обстоятельствах, на похоронах Михоэлса. Я понял, что писатель простил ни в чем неповинного художника.

Он родился 12 августа 1884 года.

Давида Рафаиловича казнили в Москве, на Лубянке, во внутренней тюрьме — 12 августа 1952 года. В тот день ему исполнилось шестьдесят восемь лет.

После трагической гибели Бергельсона, я изредка навещал Цилю Львовну.

18 сентября 1961 года она подарила мне роман Д. Р. Бергельсона «На Днепре».

Помню ее скромные похороны. На Еврейское кладбище в Востряково пришли те, кто сохранил в памяти образы вечно живых героев писателей Бергельсонов. Давид и Циля трудились вместе, рука об руку. Их талант творческий и человеческий всегда приносил людям радость.

1961–1984.

Не выживают только юмористы (М. М. Зощенко)…

Почему они оказались недолговечными? Потому, что они были только юмористами. Только юмористы не выживают…

У нас есть библия труда, но мы ее не ценим. Это рассказы Зощенко. Единственного человека, который показал нам трудящегося, мы втоптали в грязь. А я требую памятников для Зощенко по всем городам и местечкам Советского Союза или по крайней мере, как для дедушки Крылова в Летнем Саду.

М. М. Зощенко я впервые увидал ребенком в доме своего отца. Спустя годы он щедро дарил свои книги и был рад нашим встречам. Вдова писателя Вера Зощенко оказала неоценимую помощь в работе нал книгой «Михаил Зощенко. Всегда в пути. Судьба. Жизнь. Творчество», которую я предполагаю закончить через год.

Я много раз видел его, худого, невысокого, с лицом, которое казалось освещенным каким-то экзотическим закатом. Я встречал его и Литературном музее и в Центральном Доме работников искусства, и Переделкино у К. И. Чуковского и в гостепримном доме у А. А. Антоновской, в субботние и воскресные дни на Кузнецком мосту в Москве, где он вел нескончаемые беседы с книжниками и у Дома книги в Ленинграде. В последний раз простился с ним на похоронах.

Для любого знакомства двадцать восемь лет — срок немалый. Он знал меня ребенком, школьником-подростком, юношей, человеком зрелых лет.

Наезжая по литературным делам в Москву, М. М. Зощенко приходил в наш «опустелый дом». Михаил Михайлович с нежностью относился к моему отцу, редактору его первых книг.

В те трудные «расстрелянные» годы внимание постороннего к семье «врага народа» рассматривалось, как наивысший критерий порядочности.

Я часто смотрю на его последнюю прижизненную фотографию, с удовольствием перечитываю его нестареющие книги и всякий раз нахожу в них своеобразную и неповторимую самобытность.

Михаил Зощенко родился на Украине, в Полтаве — 10 августа 1895 года. Отец — потомственный дворянин, художник огромного дарования. Его изумительные полотна, акварели, рисунки, карандашные наброски хранятся в запасниках Третьяковской галереи в Москве. Шестьдесят пять лет они терпеливо ждут очереди, когда их выставят для широкого обозрения.

Сам писатель считал, что искусство в его семье — наследственная профессия. Он говорил, что предки его были зодчие, выходцы из Италии, архитекторы, приглашенные украинскими земельными магнатами строить усадьбы. Их уважительно величали «зодчими». Крестьяне принимали это непривычное слово за фамилию или за кличку. Но «дч» неудобно для произношения. Постепенно оно стерлось на звук «щ». Шутка? Факт!

Мать Зощенко — русская.

В 1913 году М. М. Зощенко окончил гимназию.

«Осенью 1914 года началась мировая война, — вспоминает М.М., — и я, бросив юридический факультет Петроградского университета, ушел в армию, чтобы на фронте с достоинством умереть за свою родину».

Он служил в Мигрельском полку Кавказской гренадерской дивизии. В девятнадцать лет его произвели в поручики, за храбрость наградили боевыми орденами и присвоили чин штабс-капитана. О подвигах молодого офицера писали газеты и журналы. Два года на передовой. Бои один страшнее другого. Ранения. Контузия. Отравление газами. Две операции. Пришло то, чего он больше всего боялся — одиночество, меланхолия, надломленное сердце, истощение нервной системы, неверие в собственные силы и это, пожалуй, самое страшное для будущего писателя.

Михаил Зощенко вошел в литературу в самом начале двадцатых годов. Он принес в искусство опыт человека, прошедшего через три войны — Первую мировую, гражданскую и революцию. Его путь в искусство был трудным и сложным. Он перепробовал множество профессий: комендант почтамта, сапожник, актер драматического театра, милиционер, телефонист, агент уголовного розыска, инструктор по птицеводству, делопроизводитель, секретарь суда, кондуктор трамвая, счетовод…

Зощенко начал с произведений очень сильных, уже первая его книга «Рассказы Назара Ильича Синебрюхова» (1922) говорила о том, что в литературу пришел писатель с особенным, ни на кого не похожим голосом. Герой его рассказов Синебрюхов говорил:

«Каким ни на есть рукомеслом займусь — все у меня в руках кипит и вертится».

Стрелочник спрашивает Аполлона Перепенчука, героя, повести «Аполлон и Тамара», собиравшегося покончить самоубийством:

«— Знаешь ли какое ремесло?

— Нет…

— Это худа, — сказал стрелочник, покачав головой. — Как же по, брат, без рукомесла-то жить? Это, я тебе скажу, немыслимо худа! Человеку нужно непременно понимать рукомесло…»

Стрелочник устраивает Аполлона Перепенчука на работу могильщиком, и в этом ясно звучит ирония автора по отношению к людям, занятым только переживаниями и пустопорожними рассуждениями.

Комический сказ, созданный Зощенко, обличал мещанина. Он прорывался сквозь шквал жизненного уродства. Он вносил в ряды «уважаемых граждан» и «нервных людей» смятение и беспорядок.

Крупнейшие русские писатели хорошо видели сложную, противоречивую природу сатирического искусства. Ф. М. Достоевский писал:

«Разве в сатире не должно быть трагизма? Напротив, в подкладке сатиры всегда должна быть трагедия. Трагедия и сатира — две сестры и идут рядом и имя им обеим вместе взятым — правда».

С первых номеров журналов «Бегемот» и «Смехач» (1924–1928) М. Зощенко стал одним из ведущих сотрудников. Лицо этих, популярных в те годы изданий, в значительной мере определялось его творчеством.

Если рассказы М. М. Зощенко чаще всего печатал под собственной фамилией, то большинство фельетонов в «Бегемоте», «Бузотере» и «Смехаче» подписано псевдонимами «Гаврилыч» или «С. Курочкин».