Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой Страница 18

Лиза с удовольствием, пользуясь случаем, училась у Дымшиц, которая была в это время уже опытной художницей: работая рядом, внимательно следила за ее рукой и кистью.

Из имения Джемете чета Толстых и Елизавета Юрьевна на несколько недель перебрались в Коктебель к Максимилиану Волошину. Тут царила особая атмосфера вечного праздника. Крупный, колоритный Макс, заводила и любитель шумных застолий, не уступал в жизнелюбии Алексею Толстому.

С Максимилианом Волошиным Лиза познакомилась в редакции «Аполлона». Они встречались на «Башне» у Вячеслава Иванова, затем в Крыму. Не только поэт, но и незаурядный рисовальщик, он превосходно владел техникой акварели. На вопрос, кто же он, поэт или художник, Максимилиан Александрович отвечал: «Конечно, поэт». И добавлял при этом: «И художник…»

Уроженец Киева, он рос без отца, – тот умер, когда Максу было четыре года. Воспитывала его мать, которая всю жизнь оставалась для сына настоящим и преданным другом. Получив неплохое домашнее образование, юный Волошин учился в гимназиях Москвы и Феодосии. Переезд в 1893 году в Коктебель, где мать купила недорогой по тем временам участок земли, сыграл большую роль в судьбе начинающего поэта; он раз и навсегда влюбился в крымские пейзажи.

Максимилиан Волошин

Дом М. Волошина

В 1897 году по семейной традиции Волошин поступил на юридический факультет Московского университета, но через два года был исключен за участие в «студенческих беспорядках» и выслан в Феодосию. Несмотря на последующее восстановление, университет все-таки бросил и занялся самообразованием, чтобы целиком посвятить себя литературе и искусству. В Париже слушал лекции в Сорбонне и Лувре, много занимался в библиотеках, путешествовал по Испании, Италии… Возвратившись в Россию, построил дом в поселке Коктебель – знаменитый дом Волошина, гостеприимно распахивающий свои двери для друзей и знакомых Максимилиана Александровича: поэтов и художников, музыкантов и ученых. В этом доме круглой формы, на самом берегу Черного моря, собирался цвет молодых талантливых артистов и писателей, устраивались литературные чтения, спектакли, веселые пирушки с розыгрышами. «Я превратил свой дом в бесплатную колонию для писателей, художников и ученых, – признавался Волошин одному из знакомых, – и это дает мне возможность видеть русскую литературу у себя, не ездя в Москву и СПб». С годами волошинский Коктебель приобрел известность как своеобразный культурный центр, не имевший в России аналогий. Можно предположить, что Елизавета Кузьмина-Караваева чувствовала себя здесь более в своей среде, чем на эстетствующей «Башне» Вячеслава Иванова, а сама личность Волошина, человека высокообразованного, необыкновенного во многих отношениях и чрезвычайно доброго и отзывчивого, притягивала ее и была очень близка по духу. Впоследствии Максимилиан Александрович, человек крайней порядочности, докажет свою дружбу на деле, когда жизнь поэтессы в период гражданских передряг в России окажется в опасности…

В конце июня 1912 года жители Коктебеля были поражены необычайным событием: их земляк А. Г. Синопли открыл местное художественно-футуристическое кафе под названием «Бубны». Это кафе задумывалось в подражание знаменитому столичному ресторану «Вена». Кафе представляло собой большой деревянный сарай, а его название должно было подчеркивать преемственную связь с московским обществом художников-авангардистов «Бубновый валет». Оригинальной особенностью клуба являлось то, что стены его были украшены необычными росписями в кубическом и футуристическом стиле. В довольно свободной манере, с юмором, даже гротеском, на одной из стен были изображены различные яства, а на другой – шаржи на отдыхающих знаменитостей, друзей по перу и кисти. Можно не сомневаться в том, что Максимилиан Волошин, Софья Дымшиц, а также Елизавета Кузьмина-Караваева принимали участие в подготовке и росписи стен этого кафе. К украшению «Бубнов» были привлечены также художники А. В. Лентулов и В. П. Белкин, которые в то время гостили у Волошина и с которыми Елизавета Юрьевна вместе выставлялась в «Союзе молодежи».

22 июля у Волошина состоялся праздник под открытым небом, в котором участвовали гостившие в Коктебеле представители мира литературы и искусства. В их числе была и Е. Кузьмина-Караваева.

Дмитрий, видимо, все-таки настоял на возвращении жены в Петербург. По крайней мере, на какое-то время. 19 декабря 1912 года Елизавета присутствовала на вечере акмеистов в артистическом кабаре «Бродячая собака», где ее муж выступил с приветственным словом в адрес нового течения. Известно, что новогодние праздники она провела в Петербурге – встречалась с друзьями и родственниками, читала свои стихи на вечерах. В числе прочих новых стихотворений наверняка звучало и это, опубликованное ею в том же 1912 году. В нем были следующие строки:

О другой тишине буду Бога молить,

Вышивать бесконечный узор,

Поведет меня медленно алая нить

Средь пустынь и сияющих гор.

Вышью я над водою оливковый лес,

Темных снастей кресты, рыбарей,

Бесконечную синь распростертых небес,

Красных рыб средь прозрачных морей.

И средь синего полога голубь взлетит

С ореолом прозрачных лучей;

И средь звездных полей будет дьявол разбит,

Вышью золотом взмахи мечей.

Пройдет почти 20 лет, и пророческие слова этого стихотворения будут воплощены ею, уже матерью Марией, в вышивке на евангельский сюжет…

Январь и февраль 1913 года – самый загадочный период в судьбе Елизаветы Кузьминой-Караваевой. Что происходило в эти месяцы в ее жизни? Кто находился рядом с ней? Именно в это время была зачата ее внебрачная дочь Гаяна. Значит, в Петербурге возле поэтессы появился некто, с кем у нее случился короткий роман? Судя по тому, как тщательно Лиза скрывала его имя, человек это был достаточно известный и, очевидно, несвободный. В то, что он являлся «простым человеком из Анапы», верится слабо.

Спустя годы она рассказывала, что в этот период внутреннего смятения однажды случайно встретила Блока и призналась ему, что хочет уехать из Петербурга. Может быть, в душе Лизы теплилась надежда, что Александр Александрович станет отговаривать ее от этого шага? Но этого не произошло. Блок задумчиво и, похоже, несколько машинально ответил:

– Да, да, пора. Потом уже не сможете. Надо спешить…