Елена Морозова - Калиостро Страница 18

Чтобы избежать возможных преследований, Бальзамо решил отправиться в Португалию, в Лиссабон. После сильнейшего землетрясения 1755 года город бурно развивался, и Джузеппе был уверен, что найдет там применение не только чарам Лоренцы, но и собственным талантам. К этому времени он превосходно освоил роль алхимика, адепта тайных наук, мага, вступающего в контакт с потусторонними силами и духами умерших. Случай свел его с богатейшим банкиром Португалии Ансельмом да Круж Собрал, который без памяти влюбился в Лоренцу. Банкир подвернулся очень кстати: он осыпáл Лоренцу золотом, а супруг вкладывал это золото в бразильские изумруды. Но вскоре честолюбивый Бальзамо почувствовал себя уязвленным. Красота супруги и толпы знатных поклонников вокруг нее стали делом обычным, а вот его собственная «деятельность» продвигалась кое-как, не принося ни стабильного дохода, ни желанного блеска. А он не собирался всю жизнь прозябать в тени своей очаровательной половины. Знания, надерганные отовсюду, сплелись воедино, явив собой яркий бутон, жаждавший превратиться в ослепительный цветок.

Что побудило Бальзамо уже через четыре месяца покинуть Португалию и отправиться в далекий туманный Альбион? Только ли желание подороже продать бразильские изумруды? Говорят, в Лиссабоне Джузеппе свел знакомство с англичанами, отогревавшимися на жарком южном солнце после холодных туманов Лондона, и от них впервые услышал о масонах. Пожелав лично выяснить, что и как, Бальзамо решил поехать в Лондон. Но если это предположение верно, почему тогда он сразу по приезде не занялся поисками ложи? Желание сорвать куш за изумруды оказалось сильнее?..

Глава 3

По направлению к вольным каменщикам

Благородный пыл, явленный вами, господа, для вступления в Преблагороднейший и Преславный орден вольных каменщиков, уже является достаточным доказательством, что вы обладаете всеми необходимыми качествами, чтобы стать его членами.

В начале августа 1771 года Бальзамо[24] с супругой прибыл в Лондон и… растерялся. Все, начиная от языка и кухни и кончая образом жизни и необычайно заковыристым законодательством, оказалось чуждым, незнакомым. Привыкнув к ленивой неге юга, сменявшейся всплесками бурной, не знающей удержу активности, к изобильным пустопорожним словоизлияниям, Джузеппе никак не мог понять, как ему надобно вести себя с англичанами, с виду столь бесстрастными и холодными. Примерно так же ощущал себя в Англии и Казанова, чьи неудачи по любовной части начались именно в этой стране. Но если Казанова побывал в Лондоне всего один раз и более туда не возвращался, то — скажем, забегая вперед, — Калиостро посетил островное королевство трижды. И каждый раз немедленно терял бдительность, становился доверчивым и уязвимым и в конце концов покидал туманный Альбион разоренным и униженным. Толи в сыром английском воздухе магические чары не действовали, то ли грубая английская пища, на которую постоянно жаловался Казанова, отрицательно влияла на изобретательный ум сицилийца, но английские законы всегда оказывались на стороне английских мошенников, а доверчивый иностранный граф — на скамье подсудимых.

Возможно, несчастья Калиостро в Англии во многом проистекали от его незнания английского языка, напоминавшего, по мнению Казановы, набор жеваных слов. Любопытно: в ряде источников сообщается, что Калиостро, решив обучить английскому свою супругу, нанял для сих уроков девицу, коя в результате стала его любовницей1. Нельзя сказать, насколько правдивы эти сведения, — в частности желание Джузеппе обучить неграмотную жену иностранному языку. В соблазнении англичанки, пожалуй, можно не сомневаться: несмотря на свою неуклюжую с виду фигуру, Калиостро пользовался успехом у женщин, что не могло не раздражать Лоренцу. Но свою досаду она пока держала при себе. А английский язык супруги не выучили, хотя в те времена завести интрижку, дабы освоить чужой язык, считалось делом обычным…

Желая поскорее узнать, какова жизнь в английской столице, и выгодно продать изумруды, Калиостро стал искать соотечественников. Случай свел его с неким сицилийцем, именовавшим себя маркизом де Вивона. Кстати, многие считают, что именно Вивона, воспользовавшись растерянностью Джузеппе, так удачно помог ему избавиться от бразильских камней, что тот, к своему изумлению, вскоре оказался совсем без средств. Тогда Вивона посоветовал ему воспользоваться английским законом, согласно которому муж, заставший жену в предосудительной позе с другим мужчиной, получал право на половину состояния оскорбителя супружеской чести. В свое время Казанова, узнав о подобной институции, с удивлением спросил: «Неужели никому из англичан не приходит в голову зарабатывать на своей половине?» Положение Калиостро было критическим, и он решил последовать совету лондонского старожила, тем более что кандидат на роль оскорбителя имелся. Но тут он неожиданно столкнулся с сопротивлением супруги: влюбленный в нее квакер из Пенсильвании симпатии у Лоренцы не вызывал, и она отказалась с ним амурничать. Отказ возмутил Джузеппе, и разгорелся скандал, свидетелем которого, видимо, стал жилец из дома напротив, рисовальщик по имени Перголайф, на основании показаний которого упоминавшийся выше аноним написал: «Калиостро… не имел ни гроша за душой, часто напивался и бил жену». Какое-то время Перголайф, сей «честный, но бедный художник», помогал иностранцу со «странными манерами и разговорами», но тот оказался существом неблагодарным2. Видимо, у Джузеппе действительно все шло вкривь и вкось, и он начал срывать злость на Серафине, чего жена ему не простила.

Все же Бальзамо удалось уломать Лоренцу сыграть спектакль с участием ее поклонника, и та по приказу мужа назначила влюбленному квакеру свидание у себя дома. Стоило возбужденному кавалеру приняться одной рукой сдирать с себя одежду, а другой задирать юбки даме, как в комнату ворвались разъяренный супруг и его свидетель — маркиз де Вивона. Разразилась буря, итальянцы кричали, размахивали руками, и чаше всего в их непонятной тарабарщине квакеру слышалось слово «полиция». Желая замять дело, влюбленный неудачник всучил истово негодовавшему супругу 100 фунтов и тотчас ретировался.

Когда закончились средства, полученные от «приключения, рассказ о котором не делает чести ее деликатности», как назвала сей случай Лоренца на допросе у комиссара Фонтена, Джузеппе вновь пришлось взяться за перо и кисти. Случай вывел его на некоего Бенамора, заявившего, что он представляет короля Марокко Мохаммеда III бен Абдаллаха. Для своего короля Бенамор заказал Бальзамо серию рисунков, но когда работа была выполнена и вручена заказчику, тот немедленно потерял интерес к художнику. После неоднократных напоминаний о деньгах Бальзамо подал жалобу в суд и под присягой поклялся, что Бенамор отказывается заплатить ему 47 фунтов «за рисунки, кои были сделаны, представлены и переданы в собственные руки ответчика». Прокурор Айлет жалобе внял и посадил Бенамора в тюрьму, а Бальзамо присудил оплатить судебные издержки. Возмущенный сицилиец платить отказался, и прокурор строптивого жалобщика запомнил; когда же Бальзамо оказался на скамье подсудимых, Айлет сделал все от него зависящее, чтобы тот очутился за решеткой.