Ольга Голубева-Терес - Страницы из летной книжки Страница 18

С каждым полетом я становлюсь увереннее. И уже позволяю себе крикнуть еще слова привета:

— Эй-ей! Держитесь!..

— Лови воблу, полундра!

А наша «морячка» Анка Бондарева каждый раз смело объяснялась в любви десантникам:

— Эй, я люблю вас, полундра-а!.. — и бросала им письма.

Погода не улучшалась. Все тот же острый, обжигающий ветер и взбаламученный до дна Керченский пролив. Летим низко. Видимость хуже не придумать. Страшно при одной только мысли, что вот-вот зацепишь винтом за волну и... Нет, эти мысли старалась прогнать, а вот дрожь унять было трудно...

Перед очередным полетом Рачкевич сказала, что сводки с Керченского полуострова ох как неутешительны. Немецкие танки зарылись перед носом десантников, навели тщательную маскировку и расстреливают морскую пехоту в упор. Командиров осталось мало, ротами командуют сержанты. Число раненых растет. Наши мешки кажутся такими мизерными подачками! Я считаю каждую минуту, выгадывая сделать побольше вылетов. И конечно же, все сомнения, тревоги оставляю на земле. Этой мудрости меня научила еще Дуся Носаль, которая успокаивала меня так: «Никакой фашист меня не собьет и не сможет этого сделать. Я, считай, вечная. Вот если есть у кого дурное предчувствие, лучше остаться на земле. Раз боишься, то обязательно сшибут». Убили Дусю у Новороссийска. Осколок снаряда, пущенного с немецкого истребителя, попал в голову. Инстинктивно, уже умирая, она убрала газ и «дала левую ногу». Машина ушла из поля зрения истребителя, спряталась в ночи. Управление взяла на себя штурман. Погибла все-таки Дуся — вечная ей память! — но к тому времени она была лучшей летчицей и стала первым в нашем полку Героем Советского Союза.

Несмотря на все трудности, полеты в Эльтиген вызывали во мне радостное ощущение. Ведь нет ничего прекраснее в мире, как добрая помощь человеку. Я уже было свыклась со сложными метеоусловиями, с бреющим ночным полетом, с криками «Полундра!». Но всему на свете приходит конец.

В ту декабрьскую ночь, слетав пять раз в Эльтиген, мы вернулись в Тамань за очередным грузом.

— Эй! — кричали встречающие механика. — Которые «мешочники» — все на КП!

Подойдя к командному пункту, мы услыхали дружный хохот и кокетливый голос Анки Бондаревой:

— А что? Разве это не счастье быть женою сильного, смелого, доброго...

— Нет, вы только, послушайте, — обращаясь ко мне и к Ульяненко, наперебой заговорили девчата, — о чем она только думает? Все о моряках да о моряках...

— Опять десяток писем сбросила.

— Письма — это еще что! — засмеялась Нина Алцыбеева. — Она сама сейчас чуть не выпрыгнула вместе с мешком на Эльтиген.

— Говорят, любовь безумной может сделать.

— Нет, я не потеряю голову, — отозвалась Анка. — Только ведь обидно... Вдруг погибнешь, а ни с кем не поцеловалась. Но не бойтесь. Я отложу любовь.

— И правильно, — похвалила ее Мери Авидзба. — Па-а-слушай, приезжай на Кавказ после войны. Ах, какая красота вокруг! А воздух! Его же пить можно, есть! А мужчины? Вай-вай-вай... Замуж выдам за самого красивого джигита...

И опять взрыв хохота:

— Не соглашайся, Анка. Кавказец замурует в сакле, от людей упрячет, чадрой укутает, ревностью измучит.

— Па-а-чему так говоришь? — Когда Мери горячилась, в ее речи появлялась интонация, характерная для кавказцев. — Какая чадра? Чепуха! Наши мужчины ловкие, смелые и...

— Любвеобильные, — подхватила Алцыбеева, и опять все расхохотались.

После тяжелых, изматывающих физически и морально, полетов людям необходимы вот такие легкие, подначивающие разговоры. Они как бы остужают уставших от отчаянного ожесточения людей, во время которого каждый из нас командовал собою сурово и беспощадно.

Подошла командир, и вмиг воцарилась тишина, хотя на лицах играли еще улыбки.

— Наша задача, — сказала она четко, — бомбить Эльтиген.

— Как это? Господи!.. — прошептала я. — Ведь мы только что туда боеприпасы бросали.

— Что с десантом? — вразнобой спросили летчицы. Улыбок как не бывало. Тревога, недоумение, боль — все это обрушилось на нас. Анка всхлипнула.

Мы с летчицей молча подошли к самолету, взобрались в кабины и, не обмолвившись ни словом, взяли такой уже привычный нам курс.

— Нина, ну скажи хоть слово! — Я не могла сдержаться. Заплакать бы, что ли. Заорать. Уткнуться в теплые мамины колени, как в детстве.

— Ну, чего ты? — отозвалась Нина. — Разве они слабаки, наши парни? Прорвутся они! Вот увидишь.

А я думала о тех, кто не мог идти на прорыв. Кто остался прикрывать. Мне даже казалось, что я вижу их, истекающих кровью, с автоматами и у пулеметов, прикрывающих товарищей своими жизнями. Это видение было страшно невыносимым.

— Эй, штурман! Не психуй. Не то сами в море окажемся. Гляди в оба.

Мы подходили к Эльтигену. Как отчетливо видно светлое здание! Это — школа, а у десантников — штаб, опорный пункт, госпиталь. Кто знает, что там сейчас. Чуть поодаль, с сопок, бьют орудия.

— Нин, я не могу бомбить по школе, хоть убей.

— Что предлагаешь?

— Ударим по орудию.

Медленно ползет цель к заветной черте прицела. Молчим. Сбросить бомбы раньше нельзя, изменить режим полета тоже невозможно: бомбы не попадут в цель. А у нас большой счет к оккупантам.

Взрывные волны треплют самолет, и летчица прилагает невероятные усилия, чтобы удержать машину в горизонтальном полете. Наконец вот она, цель. Пора! Сбрасываю. Нина ныряет в облака, но я успеваю заметить сильный взрыв, а потом еще несколько. Орудие замолкло. Облака становятся сплошными. Какое-то время мы идем, не видя земли. Потом снижаемся. Я кручу головой. Наверняка где-то здесь ходят истребители, подстерегая По-2. Смотреть надо в оба. Истребители — не зенитки. Гореть начинаешь раньше, чем их обнаруживаешь.

До утра били по огневым точкам. На рассвете возвратились на свой аэродром, в Пересыпь. Постепенно собираются все экипажи, но никто не спешит покинуть аэродром. Не хочется ни спать, ни есть, ни пить, ни говорить. Стоим молча у командного пункта и ждем командира полка. Она в штабе дивизии. Всем хочется поскорее узнать о судьбе десантников. Едва приземляется ее машина — бежим толпой навстречу. Нетерпеливо ждем, когда командир вылезет из кабины. Вопрос как выдох:

— Где?

Эльтигенский десант, воспользовавшись туманом, прорвал окружение в районе Чурубашского болота. Десантники совершили двадцатидвухкилометровый бросок в Керчь, захватили с тыла гору Митридат, уничтожили артиллерийские расчеты. В освобожденный порт подошли вызванные по радио мелкосидящие суда. На них часть десанта переправилась на таманский берег.