Валерий Михайлов - Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей Страница 18

Вот так представлял себе жизнь и смерть пятнадцатилетний Лермонтов.

Побыть какое-то мгновенье искрой, чтобы неминуемо погаснуть и исчезнуть без следа?.. — «Проклятье этому подарку!», как воскликнул он чуть позже, в стихотворении «Ночь. II», направляя свои слова и Творцу, и всем живущим на земле.

И — в то же время — в элегии «Кладбище»: хвала Творцу!

Вчера до самой ночи просиделЯ на кладбище, все смотрел, смотрелВокруг себя; полстертые словаЯ разбирал. Невольно головаНаполнилась мечтами; вновь очейЯ не был в силах оторвать с камней.Один ушел уж в землю, и на немВсе стерлося… Там крест к кресту челомНагнулся, будто любит, будто сонЗемных страстей узнал в сем месте он…Вкруг тихо, сладко все, как мысль о ней;Краснеючи, волнуется пырейНа солнце вечера. Над головойЖужжа, со днем прощаются игройТолпящиеся мошки, как народСуществ с душой, уставших от работ!..Стократ велик, кто создал мир! велик!..Сих мелких тварей надмогильный крикТворца не больше ль хвалит иногда,Чем в пепел обращенные стада?Чем человек, сей царь над общим злом,С коварным сердцем, с ложным языком…

Предчувствие ранней смерти утверждается в нем как нечто непреложное:

Душа моя должна прожить в земной неволеНедолго. […]

А силы молодые кипят, и вместе с ними — радость жизни:

Как землю нам больше небес не любить?Нам небесное счастье темно…

Пространное, исполненное мыслей и чувств, стихотворение «1831-го июня 11 дня» — по сути, философская поэма. Удивительно, как глубоко, открыто и проникновенно пишет юноша, которому еще нет и семнадцати лет!..

Моя душа, я помню, с детских летЧудесного искала…………………………..Как часто силой мысли в краткий часЯ жил века и жизнию иной,И о земле позабывал. Не раз,Встревоженный печальною мечтой,Я плакал; но все образы мои,Предметы мнимой злобы иль любви,Не походили на существ земных.О нет! все было ад иль небо в них.

Его существо — огонь, стихия огня — уже захватила душу, и этот внутренний пламень непомерной плотности и жара не только полет воображения, но и сила мысли. Земные желания, впрочем, отнюдь не оставляют поэта:

Известность, слава, что они? — и естьУ них над мною власть, и мне ониВелят себе на жертву все принесть!..…………………….Но верю им! — неведомый пророкМне обещал бессмертье, и, живой,Я смерти отдал все, что дар земной.

Важное признание — и ясное понимание себя и своего предназначения; — и какая смолоду ответственность за свой дар!.. «Известность, слава» — только зовущие вехи на пути, мираж, который исчезает, когда приближаешься к нему, к еще невидимому, но единственно настоящему — «бессмертью»; и поэт жертвует всем в своей жизни, все отдает «смерти», чтобы обрести то, что обещал «неведомый пророк». Этот жертвенный путь — от земли к небу:

Но для небес могилы нет.

Человек, он немного долголетней цветка, а в сравнении с вечностью «равно ничтожен».

………….Пережить однаДуша лишь колыбель свою должна.Так и ее созданья…

Поэту чудится берег реки, быстрая вода, волны, одиночество свое, «пустынный шум», что «рассеивал толпу глубоких дум»:

Тут был я счастлив… —

любовь прошедшая ему вспоминается, и хочет он ее позабыть в другой любви — но не может.

Никто не дорожит мной на земле,И сам себе я в тягость, как другим;Тоска блуждает на моем челе.Я холоден и горд; и даже злымТолпе кажуся; но ужель онаПроникнуть дерзко в сердце мне должна?Зачем ей знать, что в нем заключено?Огонь иль сумрак там — ей все равно.

Замкнутость и отъединенность от «толпы», любопытной и равнодушной, — что это как не спасительная ограда; он потому так холоден и горд, что свободен в самом себе и не желает метать бисер перед свиньями. Оберегая свое святилище — душу, юноша Лермонтов не боится кому-то показаться «злым»: что бы о нем ни подумали и каким бы ни посчитали, он ни за что не выставит напоказ то, что на душе.

Темна проходит туча в небесах,И в ней таится пламень роковой;Он, вырываясь, обращает в прахВсе, что ни встретит. С дивной быстротойБлеснет, и снова в облаке укрыт;И кто его источник объяснит,И кто заглянет в недра облаков?..

Вот и сон припомнился, что приснился когда-то ему восьмилетнему и так сильно подействовал на душу, что не забылся спустя долгие годы: облако, небольшое, «как бы оторванный клочок черного плаща», — он, тогда же, в те лета, наяву увидел в точности такое облако, когда «ехал в грозу». Не обычное облако — образ своей души, скрытой ото всех, образ своей предощущаемой судьбы…

Под ношей бытия не устаетИ не хладеет гордая душа;Судьба ее так скоро не убьет,А лишь взбунтует; мщением дышаПротив непобедимой, много злаОна свершить готова, хоть моглаСоставить счастье тысячи людей:С такой душой ты бог или злодей.

Поэт вступает в противоборство с непобедимой судьбой, твердо зная это; и снова, как дар земной — смерти, готов пожертвовать жизнью ради того, чтобы сохранить свою душу. Эта жертвенность — пуще прежней. Да, судьба — суд Божий, но ведь Бог даровал и душу. Вот где истоки «богоравности» Лермонтова («у него человеческое начало автономно и стоит равноправно с Божественным» — П. Перцов).

И, понимая наконец, что за душу дал ему Творец, все больше осознавая ее великую, еще не проявленную вполне силу и широту, Лермонтов с чудесной, благодарной ясностью и простотой вспоминает, где на земле хорошо и вольно ему было:

Как нравились всегда пустыни мне.Люблю я ветер меж нагих холмов,И коршуна в небесной вышине,И на равнине тени облаков.

(Слог его уже чист и прост, и дышит высокой поэзией, — а ведь всего два года, как поэт начал «марать стихи».)

Ярма не знает резвый здесь табун,И кровожадный тешится летунПод синевой, и облако степейСвободней как-то мчится и светлей.

Он вспоминает вершины диких гор, свежий час заката, всю волю первозданной природы — и весь, без остатка растворяется в ее гармонии, в пережитом, в той полноте ощущений, где, сама собой, вдруг поражает мысль о вечности.