Леон Дегрелль - Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС Страница 19

В четыре часа утра мы смогли это сделать. Нас поразила и очаровала одна неожиданность, один сюрприз. Накануне жара подскочила до сорока градусов: за одну ночь на плодородных склонах долины расцвели сотни вишневых садов.

И через это чудесное море белых и свежих цветов мы многими тысячами бросились навстречу врагу.

Пятьдесят градусов

Сражение под Жаблинской было одним из эпизодов битвы за Харьков. Но во всем донецком мешке советские части были смяты и раздавлены точно так же, как и на нашем участке. Повсюду линия фронта, выровненная с начала марта, была сломана танками и «Юнкерсами». Советские укрепления с этого времени были преодолены волнами атак. Где и как, за что теперь было закрепиться Советам? Вообще, они были в тотальном отступлении на всем Донецком бассейне.

18 мая 1942 года во время нашей утренней атаки в долине мы смяли лишь остатки арьергарда и некоторых замешкавшихся, опоздавших. Надо было преследовать противника по пятам. Нас стремительным аллюром бросили в пыльную степь.

Встало палящее солнце, еще более жаркое, чем накануне. Мы весело шагали в облаке пыли высотой в три или четыре метра. Мы обгоняли сотни беженцев, женщин и детей, крестьянок в синих или красных косынках, босоногих ребятишек, коров с телятами, крепко связанных цугом, чтобы они не резвились по дороге. Эти люди свалили на повозки свои скудные пожитки, одну-две меры муки, тесто в деревянных кадках, ярко-красные перины, ведро для воды. Мы бросали взгляды на красивых девушек. Толпа сразу понимала, что мы не людоеды, и останавливалась. Мы возвращали их обратно в завоеванные деревни, и маленькие телята смешно взбрыкивали, привязанные к хвостам своих матерей…

Так мы преодолели походным маршем двадцать километров, покрытые пылью, облизывая губы, которые поблескивали розоватым цветом на наших смуглых, как у негров, лицах.

По дороге поднялось сильное облако выше нашего. Это была кавалерия! Как в былые давние времена! У Советов было много частей великолепных казаков. Германская кавалерия галопом обогнала нас, преследуя врага!

Это были трепетные весенние дни. Мы останавливались в пропитанных весенним запахом деревнях. Полковой священник раздавал причастие под миллионами цветов черешни, сверкавших под проникающими лучами солнца. Жара стояла до пятидесяти пяти градусов выше нуля. Мы познали сорок два градуса ниже нуля в феврале в том же Донбассе. Около ста градусов разницы! И на нас была точно такая же униформа!

Крестьянские подворья поблескивали под рождавшейся листвой. Все было красиво: солома, серая и желтая, ставни голубые, зеленые, красные со своими резными деревянными наличниками в виде голубей или полевых цветов. В пыли резвились черные и розовые свиньи. У женщин были счастливые глаза, счастливые от того, что не было больше страха, счастливые видеть столько молодых мужчин…

По прибытии в деревни мы оставили на себе лишь белые тонкие майки, открывая солнцу наши бледные тела. Вода в речках была ледяная, но мы бросались в нее от удовольствия почувствовать нашу жизнь более сильной, чем побежденная зима! Потом мы ложились на землю на спину, раскинув руки и ноги, впитывая жару, разогревая наши тела, напоенные новой жизненной силой! Почти голые, мы скакали на наших лошадях, пьяные от рассекаемого воздуха, от молодости, силы, со страстными, жаркими взорами над жаркой степью!

В низинах и многочисленных овражках степи еще оставались белые кучки снега. Но солнце жарило в синеве. Кружили крылья ветряных мельниц. Щебетали славки. Мы жевали лепестки вишен. И враг по-прежнему отступал.

Мы достигли линии лесов. На нашем пути в большом количестве гнили трупы красных. На подходе к этим лесам в полосе сильной обороны бои были суровые. Трупы монголов и татар валялись на земле, из всех отверстий разлагавшейся плоти вылезали желтоватые черви. Мы продвинулись еще и попали в брошенный советский лагерь. Этот лагерь, замаскированный под деревьями, был прекрасно оборудован, разделен на аллеи круглых и островерхих бараков, как в Лапландии. Вход в эти убежища был очень маленький. Красные спали там на кучах сухих опавших листьев. Зима здесь, возможно, переносилась по-другому, чем в наших разрушенных снарядами избах без оконных рам. Конюшни были оборудованы просто и изобретательно. Это был настоящий лагерь сибиряков. Но эта первобытная орда лучше, чем мы, знала, как успешно сопротивляться смертельной зиме.

Война в России была войной варвара и цивилизованного.

Варвар ютился где попало и ел что попало. Цивилизованный человек был во власти своих привычек, желания комфорта, своих зависимостей и своего незнания природы. Татарину, самоеду или монголу достаточно было кучи листьев, а мы не могли обойтись без зубных щеток, которые доходили до нас по два месяца!

Сложное оборудование, багаж всякой обслуги, всякая дребедень цивилизации непременно были обречены на поражение. И человек на груде листьев после тысячи километров, без всякой потребности, выиграв битву дикого с культурным, закончит тем, что, веселый и мохнатый, пройдет парадным маршем под славной квадригой улицы Унтерден-Линден.

Мы поставили наши пестрые палатки в той части леса, где было меньше трупов.

Погода стала прохладной и дождливой. Мы дрожали в наших промокших палатках. Из-за войны лес стал похож на джунгли. Много лошадей, изгнанных превратностями войны, обратилось в первобытное существование. Они жили вдали от людей, вдали от жилья, в тенистых чащах как придется.

Мы выслеживали их по берегам черных прудов у водопоя. Наши парни превратились в ковбоев, научились успешно бросать лассо и с триумфом приводили коней, которые били копытами, сверкая гордыми и полными ярости глазами.

Иногда они ловили кобылицу, и из наших палаток сквозь листву мы видели маленькую дрожащую мордочку. Это был красивый жеребенок, иногда восьми дней от роду, искавший свою мать и дрожавший на своих длинных ногах.

Мы многих из них взяли с собой. Их иногда не надо было привязывать, они рысили и в меру резвились вдоль колонны, нервно дергая головами, с нежными и строптивыми взглядами. На привале они тянули свои тонкие длинные шеи под живот своих матерей, долго сосали молоко, потом хитро смотрели на нас, облизывались, как бы говоря: «Это чертовски вкусно!»

Но это ковбойское ремесло было опасным. Наш лошадиный лес был начинен советскими солдатами, прятавшимися в чащах. Они видели, что мы делали, и приходили охотиться на нас у прудов. Много людей было ранено или убито, и мы должны были отказаться от нашего зарождавшегося призвания укротителей диких коней.

Нам нужно было укротить Советы.

Ночью мы опять были на марше, в походе по меловым дорогам, белым и мокрым. Тиски сжимались. Дивизии большевиков, зажатые под Полтавой, откатились к востоку, отбиваясь, безуспешно пытаясь сломить железную стену вермахта.

Немецкое командование опасалось возможной отчаянной попытки прорыва в направлении Изюма, расположенного на реке Донец. Нас выставили как плотину. Мы получили грузовики, чтобы иметь возможность быстрого передвижения по всему участку.

Но советские части были крепко заперты в мешок. Только несколько человек попытались прорваться и были уничтожены. Дивизии маршала Тимошенко, сломленные, сдались одна за другой.

Перед нами находились две русские кавалерийские части. Казаки любят своих коней, малорослых, резвых, с быстрым взглядом, полудиких, ноздри которых всегда ловят запахи сухой степи. Казаки не захотели, чтобы их кони стали добычей победителя. Тысячами они загнали их в долину, где каждый застрелил своего боевого спутника: более двенадцати тысяч лошадиных трупов лежали один на другом в страшных кучах.

Только после этого казаки сдались.

Зловоние от этой двенадцатитысячной падали стало скоро таким, что нельзя было приблизиться к этой живодерне ближе, чем на три километра окрест.

Сражение закончилось. Крестьянки вернулись на поля, красивые, совсем теплые, черноземные поля. Они сажали кукурузу, всаживая в землю зерно за зерном. Иногда они останавливались и пели хором страстные и грустные песни.

Наши новобранцы прибыли из Бельгии, сотни совсем молодых ребят, которые любопытными и веселыми глазами смотрели на эти залитые солнцем деревни, эти избы, раскрашенные в яркие цвета, этих крепких и простых женщин с детскими голосами.

Вся грязь России была закрашена весной. Мы завершили прочесывание последних березняков, где скрывались беглые солдаты, и затем вечером под проливным дождем поднялись на лесистые берега Донца.

Берега реки Донец

В русских грозах есть что-то апокалипсическое.

Майские и июньские дни пылают жаром. Вся земля наслаждается теплом. Но дня через три все небо трескается, раскрывается и на четыре часа превращает поля и дороги в пруды и черные болота.