Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости Страница 19

Всячески варьируя эту тему, в присутствии капитана я как можно чаще возвращался к ней. Иногда я садился один за столик неподалеку от него и принимал задумчиво-сосредоточенный вид, подходившим ко мне товарищам отвечал рассеянно.

Так длилось около двух месяцев. Наконец я заметил, что мои маневры возымели действие: мало-помалу капитан начал сдаваться. Входя в столовую, он осматривался и, увидев меня, садился неподалеку. Однажды он пригласил меня к своему столу.

— Я слышал, подпоручик, — обратился он ко мне, — что вы как будто интересуетесь спиритизмом. Случайно у меня есть кое-какая литература по этому вопросу. Я охотно дам вам ее. Зайдите как-нибудь ко мне.

В ближайшую субботу, вечером, я отправился к капитану. В передней меня встретила его жена, бледная забитая женщина. Она испуганно посмотрела на меня и, озираясь по сторонам, прошептала: «Если вы порядочный человек, то не выдадите нас».

Капитан представил меня своей жене, свояченице и какому-то старому родственнику, жившему у них. Немного поговорив со мной о спиритизме, капитан как бы шутя сказал: «Что ж, попробуем посидим за столом, может, у нас что-нибудь и выйдет. Хотя, говорят, без медиума никакие сеансы не удаются».

Мы образовали цепь: капитан, я, справа от меня жена капитана, напротив — родственник. Свет был погашен. Некоторое время все было тихо. И вдруг из моей правой руки тихонько выскользнула рука капитанши, и я почувствовал, что она слегка приподымает стол. Послышался стук. Потом второй, третий. «Так вот оно в чем дело», — подумал я и правой ногой довольно высоко приподнял стол, который затем громко стукнул об пол.

— Боже мой, — воскликнул капитан, — таких явлений еще не было ни разу. Наверно, вы медиум.

Он велел зажечь свет и стал расспрашивать меня, что я чувствовал. Я притворился, что нахожусь в полузабытье и только-только начинаю приходить в себя.

— Не знаю, что со мной было, кажется, я заснул, — пробормотал я.

— Ну да, да, вы медиум, — в восторге воскликнул капитан. — Для первого раза не будем продолжать сеанс. В следующий раз мы уже как следует займемся этим делом.

Я успел отойти лишь недалеко от дома капитана, как меня нагнала его жена.

— Завернем в переулок, чтоб нас не видели. Я должна все рассказать вам, — торопливо произнесла она, переводя дыхание.

Со слезами на глазах бедная женщина рассказала мне, что у ее мужа есть состояние, но он болезненно скуп, держит семью впроголодь. Ее дочери, молодые девушки, никогда не бывают на вечерах в собрании, так как у них нет платьев, сын ходит в дырявых башмаках, без калош и т. д. Все это вынудило их воспользоваться увлечением капитана спиритизмом и хоть таким образом воздействовать на него и несколько облегчить свое существование. Раньше в заговоре с семьей был «медиум» — военный фельдшер из соседнего города, но его перевели в другое место, и теперь они не знают, что им делать.

— Вот скоро будет бал в собрании, а моя старшая дочь, семнадцатилетняя девушка, должна оставаться дома, потому что у нее нет платья. Если можете, помогите нам, — закончила она свой рассказ.

Со следующего сеанса я рьяно принялся за дело. Впадая в «транс», я скрежетал зубами, выл, произносил непонятные и нечленораздельные слова, а после этой подготовки перешел к целым фразам. Капитан был в восторге. Он имел пристрастие к духам военного звания. И вот я вызывал поочередно Кутузова, Суворова и других полководцев. Наконец я вызвал даже Наполеона. Я заставил его быть чрезвычайно галантным. Так, например, Наполеон сообщил, что дочь капитана Катя — очень интересная молодая девица, которая, наверное, найдет себе хорошего жениха, если будет иметь возможность выезжать в собрание, одетая к лицу.

Часто я заставлял партизана Дениса Давыдова заявлять: «Медиум не воспринимает токов, голоден, дайте ему подкрепиться селедкой, мясом, пивом». И тогда появлялась закуска.

В конце концов мне это надоело. В собрании перед очередным сеансом я выпил немного лишнего. Вскоре после начала сеанса я вызвал Суворова, память которого частенько тревожил ради башмаков, калош и прочих необходимых семейству предметов. Он сердито заговорил: «Ты опять на днях из солдатских писем, присланных по почте, вытащил деньги». Увлекшись обличительной тирадой, я забыл осторожность и, оперируя под столом ногой, качнулся, задев локтем капитана. «Негодяй, мошенник!» — завопил он, вскакивая. Он шипел и трясся от ярости. Хотел с кулаками броситься на меня, но я швырнул ему под ноги стул, выскочил в переднюю и, сдернув с вешалки шинель, выбежал на улицу.

Так закончился мой первый и последний дебют в качестве медиума. Капитан после этого долгое время в офицерском собрании не показывался.

Все хохотали. Смеялась и Леля, но она была недовольна и хотела, чтобы последнее слово осталось за ней.

— Нет, нет, я не верю вам, Александр Иванович, — сказала она. — Не может быть, чтобы вы отрицали существование духов. Признайтесь, что все о медиуме вы от начала до конца придумали. Вы писатель — «сочинитель», и вам что-нибудь сочинить ничего не стоит.

Куприн не возражал. Спорить было невежливо.

— Ты, наверное, удивилась, Маша, — говорил мне дома Александр Иванович, — что я решился выступить в большом обществе в качестве рассказчика. Но я видел, что Леля все время с нетерпением чего-то ждала от меня. Когда она рассказала мне о своем приюте для «порочных детей» и со всех сторон мужчины осыпали ее рискованными вопросами и остротами, а я сидел и молчал, она, лукаво прищурясь, смотрела на меня, и мне начинало казаться, что еще немного, и она, как бойкая провинциальная барышня, скажет: «Что же вы, поручик, все сидите как бука и нас не занимаете, нам скучно!..» И вот когда подвернулся разговор о спиритизме, я решил отыграться. Любопытный тип эта Леля. И как удивительно сестры Туган-Барановские не похожи друг на друга.

Сейчас все новые впечатления у меня не отстоялись. Я свернул их, как ленты кодака, и уложил в своей памяти. Там они могут пролежать долго, прежде чем я найду для них подходящее место и разверну их. Когда проходит время, глубже чувствуешь и оцениваешь прошедшее — людей, встречи, события. И тогда все принимает иное освещение и форму, — говорил мне Александр Иванович.

И понадобилась еще одна «лента» для того, чтобы «Гранатовый браслет» возник полностью в творческом сознании Куприна.

Это случилось в 1906 году летом на хуторе «Свистуны», недалеко от Даниловского Новгородской губернии, где Александр Иванович впервые слышал «Аппассионату» в исполнении профессора Петербургской консерватории В. У. Сипягиной-Лилиенфельд.

Через четыре года Куприн развернул все три «ленты» «Гранатового браслета», который окончил «Аппассионатой».