Леонид Аринштейн - Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920 Страница 19

На митингах и в особенности в пьяном виде у Махно очень часто вырывались словечки и фразы, которые никак не подходят под обычный для него тип речей, выдержанных все же в анархическом духе.

На одном из митингов, отвечая на заданный вопрос, Махно ответил:

– В России возможна или монархия или анархия, но последняя долго не продержится…

Печатается с сокращениями по тексту сборника «Историк и современник». Кн. III. Берлин, 1923. С. 151–201.

Пилсудский. Из очерка Марка Алданова

У нас нет оснований относиться с особой симпатией к польскому маршалу. Но как бы мы к нему не относились, в истории Польши Пилсудский связал свое имя с событиями огромного, исключительного значения… Это необыкновенный человек. Необыкновенны и его энергия, и его дарования, и, в особенности, его судьба.

Говорю: в особенности судьба. Пилсудский – profiteur de la guerre, разумеется, отнюдь не в грубом и не в вульгарном, а в историческом смысле этого выражения (в таком же, в каком оно может быть отнесено, например, к Людендорфу или к самому Наполеону). Судьба очень легко могла уготовить создателю «боювки» виселицу. Война принесла ему славу, власть, маршальский жезл. Самое же удивительное в участи Пилсудского то, что всего этого он добился, «поставив не на ту лошадь»: случай в истории едва ли не единственный.

Иосиф Пилсудский родился в 1867 году в Жулеве. Он принадлежит к литовскому дворянскому роду. Крепкая, дружная семья Пилсудских была проникнута старинными польскими традициями. Пилсудские были богаты: их имение заключало в себе больше восьми тысяч десятин. Но неудачные агрономические затеи отца, затем случившийся в 1874 году пожар очень уменьшили достаток семьи. Она переехала из имения в Вильно. В виленской гимназии и получил воспитание будущий польский диктатор.

Сам Пилсудский говорил, что основное направление его жизни и деятельности дала эта гимназия. Именно из нее он вынес свою ненависть к России. «Во все мое гимназическое время я страдал беспрерывно. Много позднее ночные мои кошмары облекались в образ русского учителя…». «Я ненавидел врага и стыдился своего бессилия. Мне так хотелось вредить России»… Как бы то ни было, из гимназии Пилсудский вышел революционером. Он поступил на медицинский факультет Харьковского университета, скоро был исключен за участие в беспорядках и вернулся в Вильно.

Социалистом Пилсудский стал в 1884 году. В семнадцать лет всякие недоразумения допустимы, но это недоразумение несколько затянулось: не более и не менее как на тридцать четыре года. Точную хронологию дает здесь возможность установить одна забавная сценка… В ноябре 1918 года к Пилсудскому явилась делегация польской социалистической партии – и естественно назвала его «товарищем Пилсудским». Маршал, бывший очевидно в хорошем настроении духа, любезно остановил делегатов:

– Господа, я вам не «товарищ», – сказал он. – Мы когда-то вместе сели в красный трамвай. Но я из него вышел на остановке «Независимость Польши», вы же едете до конца к станции «Социализм». Желаю вам счастливого пути, однако называйте меня, пожалуйста, «паном».

Это заявление Пилсудского, впрочем, не мешает многим социалистам (не только польским) по сей день считать и даже называть за глаза Пилсудского товарищем. По словам г. Смогоржевского[2], Пилсудский гордится тем, что никогда в жизни в глаза не видал «Капитал». Сколь отрицательно ни расценивать историческую роль Карла Маркса, трудно поставить это обстоятельство в особенную заслугу Пилсудскому, тем более, что он ее разделяет с очень большим числом других людей, среди которых немало убежденных марксистов…

В это время одна из последних народовольческих организаций послала в Вильно делегатов с предложением кружку польской молодежи принять участие в покушении на жизнь Императора Александра III. Кружок виленских революционеров (старшему было, вероятно, лет двадцать) обсуждал это предложение, но колебался, какой дать делегатам ответ. Пилсудский высказался решительно против участия в предлагаемом деле, находя, что поляки вообще не заинтересованы в перемене русского государственного строя.

– Еще неизвестно, что нам дала бы эта перемена, – сказал он. Кружок продолжал колебаться. Впрочем долго колебаться ему не пришлось: о деле стало известно Департаменту полиции. Департамент поступил со свойственным ему эклектизмом: каре были подвергнуты и сторонники, и противники террористического проекта; Пилсудский был в административном порядке сослан в Сибирь, на Лену.

В ссылке он пробыл пять лет. С русским обществом он там не сблизился. Его близкий друг, известный польский (отчасти и русский) писатель Вацлав Серошевский рассказывает, что в Сибири нынешний диктатор «узнал всяких русских, от бродяг до министров». Сам Пилсудский впоследствии говорил: «Все они (русские) более или менее скрытые империалисты. Среди них много анархистов, но, странная вещь, республиканцев между ними я совершенно не встречал». Это действительно странно. С какими русскими министрами можно было познакомиться в ссылке на Лене? И неужели все русские ссыльные и ссыльнокаторжные были монархисты и империалисты?

Отбыв ссылку, Пилсудский вернулся на родину. Почти в то же время создалась польская социалистическая партия (P.P.S.). Он сразу же стал одним из ее вождей. Ему и молодой его жене, такой же революционерке, как он, было поручено создать нелегальный орган печати – «Работник». Этот революционный журнал Пилсудский «издавал» в течение нескольких лет. «Работник» по размеру уступал Times'y или Chicago Tribune: Пилсудский его издавал, он же его редактировал, он же писал статьи, он же их набирал, он же печатал и распространял журнал. Типография помещалась в стенном шкафу, а бумага хранилась в диване. «Работник» постоянно переносился из города в город, вместе с ним переезжали и издательство, и редакция. Тридцать пять номеров было выпущено благополучно, но на тридцать шестом в Лодзи журнал постигла неудача. Полиция выследила редактора и нагрянула в типографию как раз в ту самую минуту, когда там набиралась статья «Торжество свободного слова». Быть может, именно это обстоятельство привело в веселое настроение производившего обыск жандармского полковника Гноинского. На радостях он тут же рассказал Пилсудскому анекдот. В царствование Николая Павловича, к главе Третьего Отделения явился уезжавший за границу приятель и спросил, не будет ли какого поручения. «Есть, есть поручение, – ответил будто бы глава полиции. – В Нюрнберге стоит памятник Гутенбергу, изобретателю книгопечатания… Когда будете в этом городе, пожалуйста, плюньте от моего имени в лицо Гутенбергу: всё зло на свете пошло от него». – «Вот, теперь вы видите сами, – сказал веселый полковник, показывая на изъятую из шкапа «типографию», – всё зло от Гутенберга»…