Федор Раззаков - Нежность Страница 19

Утренняя заря – как с картины эпохи Возрождения. Розовая Аврора с факелом и двумя амурами стояла перед нами. Мы обвились длинными ветками ивы и застенчиво поцеловались…»

Вечером того же дня Миронов пригласил Татьяну в популярный ночной ресторан «Лидо». И там во время танца произошло их объяснение в любви. Обняв девушку, Андрей буквально прокричал ей в ухо: «Салли, я влюблен в тебя как ненормальный! Ты единственное, из-за чего я здесь торчу». – «Я тоже тебя люблю», – ответила Егорова-Салли.

После ресторана молодые люди отправились к озеру. Искупавшись, прилегли на берегу. И проспали до самого утра…

Стоит отметить, что в тот момент Егорова была несвободна – у нее был жених, за которого она собиралась выйти замуж. И три дня спустя он специально приехал в Ригу, забрал свою невесту и отправился отдыхать с ней на взморье. Они уехали, а Миронов впал в настоящее отчаяние. В отместку он стал ухлестывать за всеми мало-мальски симпатичными рижанками, однако сердце его все равно принадлежало только Егоровой. Как оказалось, она испытывала те же чувства: спустя три дня Татьяна сбежала от своего жениха и вернулась к Андрею. Но, вернувшись в Москву после гастролей, они едва не поссорились. Дело было так. Устав ждать, когда Миронов вновь обратит на нее внимание (он тогда на время куда-то исчез), Егорова решила принять ухаживания другого мужчины и отправилась к нему на свидание. Однако у Театра имени Вахтангова ее внезапно перехватил Миронов. «Ты куда идешь?» – спросил он. «На свидание», – последовал ответ. А дальше случилось неожиданное. Андрей схватил девушку за шиворот и втолкнул в стоявшую неподалеку «Волгу», где помимо водителя сидели друг Миронова Игорь Кваша и две незнакомые девушки. И вся эта компания рванула в холостяцкую квартиру (18 метров) Миронова в Волковом переулке.

Усаживая Татьяну в машину, Андрей, судя по всему, руководствовался сиюминутным импульсом. Ведь при существующем раскладе девушка была явно лишней. Дома он это окончательно понял. И когда Кваша предложил ему избавиться от «незапланированной» гостьи, Миронов согласился. Но… не тут-то было. Отозвав хозяина на кухню, Егорова закатила ему такой скандал с битьем посуды, что и Кваша, и обе девушки сами стремительно покинули квартиру. Роман Миронова и Егоровой вспыхнул после этого с новой силой.

7 января 1967 года Татьяна была приглашена на день рождения Марии Мироновой – матери своего возлюбленного. Торжество проходило в просторной квартире именинницы в Рахмановском переулке. Гостей было много, все в основном из мира искусства. И там Егорова позволила себе дерзость поспорить с самой хозяйкой. Когда Миронова заявила, что артисты Театра сатиры должны лизать одно место своему режиссеру Валентину Плучеку, девушка вдруг сказала: «Считаю, что это место лизать вообще никому не нужно!» За что немедленно удостоилась ненавидящего взгляда именинницы – спорить с собой та никому не позволяла. С тех пор Мария Миронова буквально возненавидела Егорову. И даже запретила сыну с ней встречаться. Но сын ответил отказом, впервые, наверное, ослушавшись матери, которую всегда жутко боялся. Правда, когда в 1968 году он надумал сочетаться с Егоровой законным браком, а мать категорически запретила ему это, тогда ослушаться ее он уже не посмел. Какие-то пределы его смелость все-таки имела.

Узнав, что Андрей передумал на ней жениться, Егорова решила ему отомстить. И однажды, на одной из вечеринок, позволила себе пококетничать с Владимиром Высоцким. Тот весь вечер не отходил от Егоровой ни на шаг и все песни, которые тогда исполнял, посвящал именно ей. Реакция Миронова была бурной. Вот как об этом вспоминает сама Т. Егорова: «Андрей позвал:

– Идем скорей, на минуточку, мне нужно кое-что тебе показать. Это очень важно!

Я встала, поставила бокал на стол и пошла за Андреем. Мы вышли в темный коридор, свернули налево, прошли несколько шагов в глубину. Не успела я открыть рот, чтобы спросить, куда он меня ведет, как мой рыцарь так врезал мне!.. Из носа хлынула кровь на мою белую кофточку. «И с рыцарей своих в дни испытаний все будет строже спрашивать она», – пронесся в моей голове шлейф песни (песни В. Высоцкого. – Ф.Р.).

Из носа лился поток теплой крови, я закинула голову назад, руки стали липкими. Мы оба были очень испуганы, молчали и только два платка – его и мой, и две руки встречались на территории моего «разбуженного» лица…

Таинственными путями, по колосникам, Андрей провел меня на мужскую сторону, в туалет, посадил на стул, намочил платок холодной водой, приложил к моему носу. Кровь остановилась. Не произнеся больше ни слова, мы незаметно вышли из театра. Светало.

Дома он отрешенно предложил мне:

– Попьем кофейку?

Стал варить кофе. Телефонный звонок в пять утра. Звонит актриса и сообщает, что после банкета, на рассвете, решила прийти к нему и отдаться.

– Ну что ж, раз решила, приходи, отдавайся, – сказал он и засмеялся.

У меня – ноющая боль от удара. Сижу с холодным мокрым полотенцем на переносице, закинув голову назад…

Звонок в дверь. Андрей открывает. В лучах солнца стоит хорошенькая артистка, делает два шага, переступает через порог, смело направляется к комнате – отдаваться, видит меня и… с диким воплем вылетает из квартиры. И еще долго слышен стук каблуков – нервно мчались вниз по лестнице полные ножки. Андрей тихо смеется, осторожно глядя на меня…»

Молодые люди встречались уже два года, когда в конце 1968-го Миронов наконец решился: вопреки воле матери он повел свою возлюбленную в ЗАГС. Регистрация брака была назначена на 15 декабря. Но накануне регистрации у отца Миронова Александра Менакера случился инфаркт.

А спустя еще год Егорова забеременела. Но это событие совпало не с самым светлым периодом отношений наших героев: накануне Нового года они поссорились, праздник Егорова встречала одна.

2 января 1970 года Миронов пришел просить у Татьяны прощения. Она его, конечно, простила, поскольку носила под сердцем его ребенка. Но появиться на свет малышу было не суждено: 11 января Егорова поскользнулась на улице и упала спиной на тротуар. Два дня она провалялась у Миронова в Волковом переулке, после чего у нее начались дикие боли. Ее привезли в больницу, где врачи вынесли страшный вердикт: ребенка спасти нельзя. При этом врач добавил от себя: «Не надо было травиться!» После этого больную кинули в коридоре на потертый кожаный диван с серыми замызганными простынями. Почти сутки Егорова в страшных муках рожала ребенка, заранее зная, что жить ему не суждено. Сама она описывает пережитое так:

«Нянечка постоянно мыла пол вокруг меня и агрессивно опускала в ведро грязную тряпку – в лицо мне летели брызги черной воды вместе с ее осуждениями: «Сначала с мужуками спят, потом детей травят, убивицы!» Я зажимала зубами губы, чтобы не кричать от боли, а в тот момент передо мной прогуливались пузатые пациентки «на сохранении» в байковых халатах, преимущественно расписанных красными маками, в войлочных тапочках. Они ходили вокруг кучками, показывали на меня пальцами, заглядывали в лицо и хором кричали: «Ее вообще надо выбросить отсюда! Таким здесь не место. Травилась! Травилась! Травилась!» В их глазах было столько ненависти, что если бы им разрешили, они, наверное, с удовольствием убили бы меня. Сутки промучившись в коридоре на ненавидщих глазах всей больницы, я осталась без ребенка…»