Александр Кошкин - Штурмовик Страница 19

Впрочем, важнее всех этих нелепых историй для нас были итоги распределения академии — в армии начались чудовищные по масштабам чистки, и было совершенно неясно, где будут служить все эти вертолетчики, штурмовики, истребители с десяти отделений нашего курса. Причем все это были люди с боевым опытом, получившие теперь, за годы учебы, и отличную теоретическую подготовку. С точки зрения любой армии мира, это был самый ценный человеческий капитал.

И вдруг выясняется, что этот капитал государству не нужен. То есть распределить могли в любую из бывших советских республик, уже отделившихся от нашей страны, но еще сохранивших на своей территории наши боевые части. И это было очень тревожное ожидание — какой смысл распределяться в такую часть, перевозить туда семью, если через несколько месяцев придется бежать оттуда сломя голову, как убегали из Германии?

Хотя, кстати, в Германию тоже одно место на весь выпуск было, и я знал, что на него претендует отличник боевой подготовки и летчик с большим боевым опытом, Игорь Смирнов. Я, конечно, не хотел занимать его место, хотя у меня как у участника боевых действий тоже была возможность выбора. Но боевым товарищам перебегать дорогу я не собирался.

И вдруг в марте, перед самым выпуском, мне по секрету в академии говорят, что 26-я армия остается в Минске навсегда. Дескать, на самом верху об этом договорились, так что все «железно», будешь служить, как в России, только под Минском, в Кобрино. Вообще, весь мой выбор вариантов руководство академии мне сразу продемонстрировало: Германия, Дальний Восток или Кобрино. В Германию мне было нельзя, чтобы не ломать судьбу Свиридову, на Дальний Восток я перебираться не хотел, потому что за 10 лет службы уже с семьей наездился по времянкам и хотел осесть на постоянном месте. А в России мест не было вообще, всюду шли жесточайшие сокращения. Что касается полка в Арцизе, откуда я ушел в академию, то он был расформирован, пока я учился.

— Ладно, — говорю, — согласен на Кобрино, записывайте меня в 26-ю армию.

Мне тут же радостно отвечают:

— Хорошо, Кошкин, мы так и рассчитывали, что именно тебя пошлем в Кобрино.

И вот я довольный такой, что хорошо устроился, готовлюсь потихоньку к экзаменам, обсуждаю с женой по телефону наши планы, чуть ли не заказываю уже контейнер для перевозки вещей семьи из Краснодара.

А у меня был хороший товарищ, Юра Тихонов, он был военным инспектором, мы с ним в Арцизе вместе служили. И вдруг он появился в Монино именно в марте, и мы с ним случайно встретились.

Он меня спрашивает:

— Саша, ты куда распределился?

— В 26-ю армию, в Кобрино.

— Ты что, больной? 26-ю армию расформировывают. Директива Генерального штаба подписана. Этой армии уже через два месяца не будет. Ты приедешь в июне туда, документы уйдут, а в июле армии уже не будет. И что ты будешь делать там с семьей?

Вот так людей, боевых офицеров, распределяли тогда штабные крысы. Гнали летчиков в несуществующую армию, с семьями, с планами, с контейнерами. Отправляли профессионалов целыми семьями в Казахстан, на Украину, в Грузию, в Туркменистан, а потом все эти люди оказывались в чистом поле в окружении русофобствующих молодчиков, которые чихать хотели на проблемы русских офицеров. Так, моего сокурсника Дубинского тогда распределили в Туркестанский военный округ, в 73-ю армию, а ее к тому времени уже не существовало ни в каком виде. Только блатные достоверно знали, какая и где именно боевая часть уцелеет, туда и распределялись.

И ведь никто за этот беспредел так и не ответил, хотя имя тогдашнего министра обороны мы все знаем и он до сих пор живой, здоровый и богатый.

И вот сидим мы с моим товарищем друг напротив друга, он мне дословно цитирует директиву Генерального штаба о расформировании 26-й армии, а я не понимаю, как это может быть.

— Что же мне делать, я уже согласие дал на перевод в Кобрино?

— Делай что хочешь, но армии там нет. И ради тебя эту директиву не отменят.

От советского информбюро

ИСТРЕБИТЕЛЬНАЯ АВИАЦИЯ БАЛТФЛОТА ПОКИДАЕТ АЭРОДРОМЫ

Наш собеседник — гвардии полковник Шекуров, командир прославленного 689-го гвардейского ордена Александра Невского истребительного авиационного полка имени А. И. Покрышкина, сильно рискует: военная тайна — понятие весьма растяжимое. И при желании ее разглашением российский генералитет может объявить даже простое упоминание на страницах газеты того, что такой полк существует. Но у Шекурова нет другого выхода. Полк, которым он командовал, фактически уничтожен. И не каким-то внешним врагом, и не в результате стихийного бедствия или техногенной катастрофы. Полк уничтожило руководство — от командующего Балтийским флотом, в чьем ведении находилась данная воинская часть, до начальника Генерального штаба и министра обороны.

— Что произошло?

— Генерал армии Квашнин подписал, а главнокомандующий ВМФ России адмирал Куроедов и командующий Балтийским флотом адмирал Валуев приказали исполнить директиву, по которой наш гвардейский истребительный полк подлежал сокращению и превращению в 143-ю истребительную авиационную эскадрилью без исторических наименований и имени Покрышкина. По этой же директиве нам приказали перебазироваться из Нивенского на аэродром в Чкаловске. Аэродром в Нивенском был отличный, современный, I-го класса. Взлетно-посадочная полоса — трехслойный бетон, специальные аэродромные плиты, цена каждой — более $300, а их там тысячи и тысячи. При немцах там был аэродром люфтваффе. Аэродром в Чкаловске просто опасен — там запрещено взлетать. Полоса неухоженная, требует капитального ремонта. Восстановить чрезвычайно трудно — на мой взгляд, дешевле построить новый. После этих событий 19 летчиков 1-го класса приняли решение прекратить свою летную деятельность, они уволились.

— Во сколько обходится для бюджета подготовка одного летчика 1-го класса?

— Более 30 миллионов долларов. И это еще по советским расценкам. По западным — намного дороже. Судите сами: когда я поступал в Армавирское летное училище, из 2500 человек, прошедших медицинскую комиссию и получивших направление на вступительные экзамены, было зачислено около 350. То есть один из семи уже отобранных. А выпустилось — около 200.

Реально же — один из ста юношей призывного возраста. И то еще неизвестно, какой из него летчик получится. Это ведь даже не штучная, а ювелирная работа. И когда двум десяткам опытных летчиков показали на дверь — считайте, что потери составили более полумиллиарда долларов только в денежном выражении. А потери с точки зрения обороноспособности вообще оценить невозможно!