Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца Страница 19

Были и такие, что даже плакали за едой в пресловутом «тесном кругу». И это не считалось проявлением слабости. Я в тот день слез не проливал, видимо, оттого, что увиденное настолько потрясло меня, что мне уже было не до слез. Прекрасно помню, как меня еще днем раньше задевало за живое явное нежелание бельгийцев сложить оружие. С какой стати им вздумалось грудью защищать этот несчастный Сен-Юбер? Я знал, что многим германским полкам и даже дивизиям пришлось за овладение Бельгией заплатить весьма высокую цену, что и бельгийцы, и французы, и британцы, действовавшие на других участках, дрались ничуть не хуже защитников Сен-Юбера.

Нет, так просто во Францию нас не пустят. Меня бесило осознание этого, как бесил тот самый офицер полиции СС, который с одинаковым равнодушием воспринял и гибель Грослера и отдал приказ о расстреле пленных офицеров.

Помню, что тогда я достал карандаш и бумагу и попытался написать письмо домой. «Дорогая и любимая семья», только и сподобился написать я, поскольку не в силах был облечь в слова увиденное и пережитое мною за тот день. Пришлось отложить эту затею с посланием родителям с фронта. Не мог я писать о том, чего ни им, ни мне самому не понять никогда.

Довольно долго я сидел, погрузившись в думы о событиях в Сен-Юбере, о гибели Грослера. Вот он стоит передо мной живехонький, а потом раз — и его нет на свете. Как подобное вообще может происходить? Если все то, что говорят о Боге и окончательном воздаянии, — правда, то фронтовой солдат в любую минуту должен быть готов погибнуть. Тем не менее я тогда, обедая в одиночестве в Сен-Юбере, не мог поверить, что я и вправду на войне. Мои представления о войне основывались на услышанном от ветеранов Первой мировой. У меня не укладывалось в голове то, как может произойти, что вот сейчас солдат дает ребенку шоколадку, а минуту спустя он уже сваливается замертво? На дурацкой крыше дурацкого дома где-то в дурацкой Бельгии? Будучи бок о бок со своими товарищами, и все же один как перст? И вопросы «как» и «отчего», родившиеся в тот день, не давали мне покоя не только до самого конца войны, но и всю оставшуюся жизнь.

Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову, я заметил, что какой-то офицер жестами призывает меня к себе. Оказывается, наша колонна уже вот-вот выступит. Я отыскал Крендла, и мы вернулись к прицепу. Крендл подвез меня вплотную к «Железному Коню». Штабисты уже собирали свои карты, герр генерал подошел ко мне.

— Позабудь о Виртоне, — объявил он. — Из 72-й доложили о прорыве 20 «гочкиссов» в район Стумуна. 72-я разнесла французскую колонну бензовозов южнее Амблева. Разведка люфтваффе докладывает, что танки «гочкисс» торчат в Стумуне без горючего. Так что перестреляем их, как поросят в свинарнике, так-то, рядовой. Как поросят в свинарнике.

Виртон, Шарлевиль, Аахен, Прюм — я ни малейшего понятия не имел, куда мы направляемся. Да и какая, к чертям, разница? Моя задача — чтобы все оказались в нужном месте и в нужное время.

Из-за пробоин вентиляция в моем прицепе была отменной. Стоит, правда, попасть под хороший ливень, и всей радиоаппаратуре каюк. Посему срочно требовалось отыскать, чем заткнуть дыры.

В Стумун мы прибыли вечером, и герр генерал велел мне притащить «Петрике» к нему на «Железного Коня». Роммель, стоя в башне, изучал в бинокль Стумун. Все здесь до боли напоминало Шарлевиль — никаких признаков жизни.

Стумун лежал примерно в километре от нас. Мы вышли на склон, откуда открывался вид на город.

— Рядовой, — произнес он после паузы, — что же, пора будить наших бельгийских друзей. Выдели-ка мне 6 штучек из моих 8,8-сантиметровых.

Зная мощность зенитных орудий калибра 8,8-см, я сказал:

— Господи Иисусе!

Герр генерал при этих словах опустил бинокль и посмотрел на меня так, будто страшно удивлен тому, что я все еще рядом. По моему мнению, здесь куда лучше подошли бы 10,2-сантиметровые. И герр генерал, с оттенком удивления выслушав мой совет, только и произнес:

— Рядовой? Вы что, не слышали? Исполняйте!

Я передал артиллеристам выпустить 6 снарядов из 8,8-см орудий.

— Приказ генерала, — добавил я вышедшему на связь офицеру.

Роммель, снова опустив бинокль, смерил меня недовольным взглядом — моя ссылка на него явно пришлась ему по вкусу.

Шесть выпущенных по Стумуну зенитных снарядов разрушили несколько городских зданий. Несколько секунд спустя завыла сирена, и население стало покидать город. Герр генерал распорядился:

— Передай головным отрядам, чтобы мне доставили пленных.

Я видел, что военных среди беженцев не было, как и в самом городе.

— Каких пленных? — не понял я. — Гражданских лиц? Герр генерал устало провел ладонью по лицу. Устало?

Или все же это был, скорее, жест безнадежности? По-видимому, безнадежности. Впрочем, ему не было надобности отвечать мне. Я передал его распоряжения куда положено.

К «Железному Коню» доставили пленных, и герр генерал предпочел разговаривать с ними спешившись, как и подобало истинному джентльмену. Так он куда менее походил на генерала армии завоевателей. Ни по-фламандски, ни по-французски Роммель не говорил, так что в роли переводчика и на этот раз пришлось выступить мне. Хотя какой из меня переводчик — я и сам едва-едва понимал эти языки.

— Есть в Стумуне бельгийские военные? — поинтересовался генерал.

Жители Стумуна в ответ отчаянно замахали руками.

— Нет, нет, никого там нет. Войска еще несколько дней назад оставили город!

Герр генерал приказал мне запросить у люфтваффе данные воздушной разведки по Стумуну. Я связался с нашими летчиками в Динане и Маастрихте. Данных о том, что танки «гочкисс» покинули Стумун, у люфтваффе не было.

Роммель посовещался с оберштурмбаннфюрером[5] Шпайтом, заместителем командира подразделения полугусеничных вездеходов. Герр генерал был убежден, что бельгийцы лгут, а оберштурмбаннфюрер Шпайт полагал, что, мол, да, вполне возможно, что неприятель успел увести танки «гочкисс».

— Ну, ну, причем без горючего, — не соглашался Роммель. — По-вашему, солдаты задницами толкали их вперед, что ли?

Он снова стал внимательно разглядывать город в бинокль. Спускались сумерки, и это подталкивало герра генерала к принятию решения.

— Рядовой, ну-ка, передай, чтобы наши «Ме-109» и «Ю-87» прошлись по этой дыре. И скажи пилотам, чтобы уничтожали все, что покажется подозрительным.

С базы в Маастрихте в воздух поднялись самолеты, и вскоре истребители «Ме-109» и пикирующие бомбардировщики «Ю-87» кружили в небе над Стумуном. Пилот «Ме-109» доложил:

— Ничего подозрительного в городе не обнаружено. Оберштурмбаннфюрер Шпайт был вполне этим удовлетворен, однако Роммель не разделял его уверенности.