Константин Симонов - Дни и ночи Страница 19

- А у вас есть патефон? - спросил Ванин.

- А как же, возим... Думали даже пианино с третьего этажа перетащить, но его вчера оттуда так вышвырнуло, что одни струны валяются.

За стеной раздались подряд два близких и сильных взрыва.

- Хотя, может, и нет смысла ничего сюда перетаскивать,- после паузы сказал Сабуров.- Кажется, скоро придется менять квартиру. Сегодня весь день кладут вокруг да около.

Ванин вместе с Масленниковым подошел к батарее отопления, где стоял патефон. Перебирая пластинки, он остановился на одной из них и попросил:

- Вот эту.

Масленников завел патефон.

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят.

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...

Ванин отодвинулся от стола в тень и слушал молча, подперев голову руками. Когда пластинка кончилась, Ванин, не стыдясь, вытер глаза.

- Заведи еще раз,- сказал он.

И пластинка закрутилась во второй раз.

- А крепко спит девушка,- сказал Сабуров, когда патефон кончил играть.- Даже "Любимый город" не разбудил... Как ни жаль, а надо поднимать.

Он пересек комнату и подошел к дивану. Когда он пришел, ему в полутьме показалось, что там лежит Аня, но это была всего-навсего его собственная брошенная на диван шинель.

- Вот как...- удивился он.- Петя, где медсестра?

И Петя, который вернулся сюда вместе с Сабуровым, но, как водится у ординарцев, безусловно уже все знал, сказал, что девушка давно ушла.

- Куда ушла? На тот берег?

- Нет, товарищ капитан, она тут... Тут такое дело вышло. Впереди, где садик, на ничьей земле стоны слыхать было - вроде на помощь звали. Пришли сказать дежурному, а она как раз в это время поднялась. Ну они и пошли туда, то есть поползли.

- Кто пошел?

- Она пошла...

- Она! Хоть бы рассказывать постыдился. Батальон солдат, а стоны послышались, так медсестра туда поползла... Да еще чужая... Что это за гастроли?

- Так нет, она не одна, тут ихний санитар с ней пополз да наш Конюков. Он тут дежурил и тоже вызвался.

- Когда это было?

- Теперь уже, значит, два часа,- ответил Петя, посмотрев на часы.

- Дежурного ко мне вызови,- распорядился Сабуров, натягивая шинель.Посидите тут, я сейчас,- кивнул он Ванину и Масленникову.

Ночь была холодная, полнеба закрывали тучи, но луна стояла как раз на ясной половине, и было светло.

Сабуров поежился от ночной прохлады. К нему подбежал дежурный.

- Куда они поползли?

- Да так, промежду заборами, влево и по развалинам,- показал дежурный рукой.

- Что было слышно за это время?

- Ничего особенного не слыхать было, товарищ капитан. Минут тридцать как по этому месту мины пустили, а так ничего...

Сабурову захотелось самому поползти вперед и узнать, что там происходит, но он превозмог себя. Это был не тот случай, когда он имел право рисковать жизнью.

- Как только будет что-нибудь известно, сейчас же доложите, я буду ждать,- сказал он дежурному.

Но ждать не пришлось. Из темноты показались три фигуры. Двое поддерживали третьего. Сабуров пошел навстречу. Сделав несколько шагов, он столкнулся с ними лицом к лицу. Конюков и санитар тащили под руки Аню. В темноте Сабуров не мог разглядеть ее лица, но по тому, как она беспомощно повисла на руках у Конюкова и санитара, Сабуров понял, что с ней плохо.

- Разрешите доложить,- обратился Конюков, продолжая поддерживать Аню левой рукой и откозыряв правой.

- Потом,- сказал Сабуров.- Ведите ко мне. Или нет, не надо, тут положите, в дежурке.

Дежуркой все называли маленький закуток, образованный с трех сторон лестницей и стеной, с четвертой дежурка была завешена плащ-палаткой. В этом углублении стояли стол, табуретка для телефониста и мягкое кресло, вытащенное из чьей-то квартиры для дежурного. В углу, прямо на земле, лежал тюфяк. На него санитар и Конюков опустили Аню. Конюков быстро скатал лежавшую рядом шинель и положил ей под голову.

- Уложили? - не входя в дежурку, спросил Сабуров.

- Так точно,- ответил Конюков, выходя.- Разрешите доложить.

- Докладывай.

- Были стоны слышны. Так вот они,- кивнул Конюков,- говорят: "Я туда поползу, там раненые". И своих санитаров вызывают. Ну, один санитар у них маленько дохлый, молодой еще. "Пойду", говорит, но вижу, в душе стесняется... Так я говорю им, что я пойду.

- Ну?

- Разрешите доложить. Пошли, все ползком, тихо. Проползли так аккуратно метров полтораста, за развалинами там нашли.

- Кого?

- Вот разрешите представить...

Конюков полез в карман гимнастерки и вытащил оттуда пачку документов. Сабуров на секунду зажег фонарик. Это были документы сержанта Панасюка, не вернувшегося из разведки еще прошлой ночью. В батальоне его уже считали убитым. Очевидно, раненный прошлой ночью, он день перележал где-то между развалинами и в темноте пытался добраться к своим.

- Где же вы его нашли? Ближе к немцам или ближе к нам?

- Разрешите доложить. Аккурат посередине. Он, видно полз, бедный, а не сдержался, стал голос подавать.

- Где он?

- Мертвый он. Когда подползли, он еще живой был, раненый, стонал во весь голос. Я ему говорю: "Ты молчи, а то на твой голос стрелять будут". Потащили его, а тут немец, и правда, видать, между камней нас пулей настичь не гадал, так стал мины бросать. Его там, значит, совсем, а ее в ногу задело и об камни ударило. Сначала она в горячке даже его тащить хотела, хоть он и мертвый, но потом сознание утеряла. Мы документы взяли, его оставили, а ее подхватили, вот и представили сюда. Разрешите доложить, товарищ капитан.

- Ну что еще?

- Сестрицу жаль. Что ж, ей-богу, неужто мужиков на это дело нет? Ну, пущай там в тылу в госпитале за ранеными ходит, а для чего ж сюда? Я ж как ее потащил - легонькая совсем, и мне тут стала такая мысль: зачем легонькую, такую молодую девчонку под пули пускают?

Сабуров ничего не ответил. Конюков тоже замолчал.

- Разрешите идти? - спросил он.

- Идите.

Сабуров вошел в дежурку. Аня лежала на матраце молча, открыв глаза.

- Ну, что с вами? - спросил Сабуров. Ему хотелось упрекнуть ее за то, что она пошла так безрассудно, никого не спросив, но он понимал, что упрекать ее за это нельзя.- Ну, что с вами? - повторил он уже мягче.

- Ранили,- ответила она,- а потом ударилась сильно головой... А ранили - это так, пустяки, по-моему...

- Перевязали хоть вас? - спросил Сабуров и только сейчас заметил, что под надвинутой на голову пилоткой у нее белел бинт.

- Да, перевязали,- сказала она.

- А ногу?

- Ногу тоже перевязали,- ответил стоявший над ней санитар.- Пить не хотите, сестрица?

- Нет, не хочу...

Сабуров колебался: с одной стороны, может, лучше не трогать ее и оставить здесь на два-три дня, пока ей не станет легче; с другой стороны, по дивизии уже несколько дней как было приказано раненых не оставлять до утра в этом месиве, где легкораненые к вечеру могли превратиться в тяжелораненых, а тяжелораненые- в убитых. Нет, с девушкой надо было сделать так же, как со всеми остальными: отправить ее сегодня же ночью на ту сторону.