Ник Барон - Полковник Ф.Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг.: история и мемуары Страница 19

Егор, наш широколицый неунывающий рулевой, был замечательным лодочником; он знал все камни, течения и мели на двести миль и безопасно провел нас через все пороги, включая три мили бурлящей воды за Панозером. Можно было учиться навигации, просто наблюдая за его работой. Он мог резко повернуть рулевое весло и отдать приказ гребцам (на этот раз мужчинам), которые тут же его выполняли: одна сторона начинала грести, а другая поднимала весла, или же все начинали мощно грести, чтобы уйти от опасной подводной скалы или скрытого течения. Если начинаешь долго вглядываться в воду по ходу движения, то возникает странное чувство, будто лодка никуда не движется; рядом с ней медленно, словно в замедленном кино, встает большая волна и угрожает обрушиться на нас, но потом постепенно убывает, и на ее место встает новая. Ощущение движения возвращалось только при взгляде на берег реки или на скалу, торчащую над поверхностью воды; казалось, что эти объекты проносятся мимо на огромной скорости, как местность, мелькающая за окном скоростного поезда. Это ощущение было приятным и напоминало скачку по открытой местности на быстро несущейся лошади или спуск на гоночном бобслее.

Заслуживающий упоминания случай произошел на водопаде в Подужемье. После дружеских споров по поводу возможности преодолеть этот опасный участок на лодке двое известных в этих краях лодочников решили попробовать — не ради денежного вознаграждения, а ради славы и почета. Мы предлагали им деньги, чтобы они взяли пассажиров, однако они отказались. Сначала они тщательно изучили все скаты и проследили направление основного течения вплоть до самого водопада, затем сели в лодку — старый бородатый мужчина на руле и карельский сержант со сложением Геркулеса за веслами. Мы стояли на скалах у вершины водопада и смотрели вниз на пятидесятифутовый каскад бушующей воды, в котором перепад высоты достигал двадцати футов. Вода неслась по разбитому руслу мощным и быстрым потоком, повороты которого были внезапными и непонятными и, без сомнения, формировались скалами, скрытыми под поверхностью воды, после чего с грохотом падала в небольшой бассейн. Маленькая лодочка подплыла к краю порога, ее рулевой припал к корме и пристально вглядывался вперед, а второй мужчина медленно греб вперед. Затем, как только нос лодки начал клониться вниз, сквозь грохот воды мы услышали, как рулевой что-то прокричал своему товарищу, после чего тот начал грести изо всех сил и всем весом своего тела. Нос лодки слегка приподнялся и, описав кривую, полностью показался из воды, и лишь треть лодки и рулевое весло оставались в контакте с нисходящим потоком; потом, как нам показалось, лодка на какое-то мгновение зависла в воздухе и исчезла в облаке водной пыли внизу. Мы решили, что она потеряна навсегда, однако через какой-то промежуток времени, стоивший нам немало нервов, наполовину затопленное суденышко появилось из тумана и густой пены с промокшим до нитки, но торжествующим экипажем. Подвиг лодочников поразил наших морских пехотинцев больше, чем все остальное, что они видели в этой стране.

По возвращении в Кемь я через генерала Мейнарда направил в Военное министерство запрос касательно вдов и сирот солдат, погибших в боевых действиях, а также осведомился, какого рода помощь может быть оказана инвалидам. Карелы не были частью британской армии и не приносили присяги на верность, и подобный случай на моей памяти не имел прецедентов. Военное министерство, в свою очередь, спросило, есть ли у меня какие-либо идеи. Я к тому времени обдумывал возможность организации торговли мехом, что позволило бы создать фонд для этих целей, и это предложение было одобрено Военным министерством. Майор П.Дж. Маккези дал несколько ценных советов по поводу финансового учета, которые помогли нам избежать проблем в будущем.

Затея с торговлей мехом увенчалась полным успехом. Охотники доставили нам отличные шкуры рыжей и черно-бурой лисы и несколько шкур серебристо-черной лисы. За них мы заплатили от 10 до 30 шиллингов и продали их нашим офицерам по ценам от 12 до 16 фунтов стерлингов за каждую! Также было продано несколько рысьих, куничьих и горностаевых, довольно много лосиных и несколько тысяч заячьих шкур. Несмотря на наши баснословные доходы, покупатели также были чрезвычайно довольны: нескольким офицерам, уезжавшим в отпуск, за шкуру лисы давали 35 фунтов, а в Лондоне за одну шкуру серебристо-черной лисицы предложили целых 75 фунтов.

Учет велся офицером, который в свободное время между войнами работал профессиональным бухгалтером, поэтому при отъезде из России вся наша бухгалтерия была в полном порядке: были выплачены все пенсии за три месяца, а в активах оставалась отличная моторная лодка с двигателем мощностью 10 лошадиных сил и 600 фунтов стерлингов деньгами. В конце концов Военное министерство согласилось выплачивать пенсии карельским вдовам и сиротам и пособия солдатам-инвалидам.

ГЛАВА 6.

ПОЕЗДКА В СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ

Прибыв в Кемь, мы обнаружили, что за время нашего отсутствия здесь многое изменилось. Проводилась какая-то политика, однако ее конечная цель оставалась неясной для тех из нас, которым великие не доверяли свои тайны. Было очевидно, что на политическом море появились течения и водовороты, которые угрожали поглотить чисто военные соображения и вовлечь нас в лабиринт интриг.

Капитан Дрейк-Брокман очень обрадовался, когда с его плеч была снята ответственность за Кемский район. К этому времени здесь появилось несколько небританских офицеров, которые были значительно выше его по званию и, как следствие, не слишком помогали ему в этой трудной работе. Однако благодаря проявлению неординарного такта и дипломатии ему удалось сохранить хотя бы внешнюю гармонию в отношениях между разнородными частями и конфликтующими интересами, представленными сейчас в командовании. Прибыла еще одна рота сербов под командованием одного или двух пылких младших офицеров, чьи представления о времяпрепровождении значительно отличались от тех, что были приняты среди «высших фронтовых кругов», как мы говорили во Франции. Один из этих молодых людей в ответ на протесты матери, к чьей дочери он проявлял преувеличенное внимание, выставил пожилую леди из ее собственного дома и поставил часового, чтобы она не могла вернуться! Также прибыла французская гаубичная батарея, которая не доставила никаких проблем и оказалась весьма полезной. Однако контингент <белогвардейской> Новой Мурманской армии был совсем иным делом. Офицерами в ней служили люди, которые, согласно данным нашей разведки, были настроены против союзников и создавали нам всевозможные помехи. Дружба между союзниками и этими русскими офицерами не сложилась, не было и братания между нашими и их солдатами. В городе, где до появления белогвардейцев к нам относились по-дружески, теперь за редкими исключениями боялись не только проявлять гостеприимство по отношению к нам, но и просто быть замеченными в нашем обществе. Администрация мурманской армии постоянно пыталась подорвать наше влияние и авторитет среди карелов, при этом одновременно генерал Мейнард получал доклады, согласно которым карелы всё это время только и ожидали удобного случая, чтобы восстать и убить всех британцев в Карелии. Такие попытки не прекращались вплоть до нашей эвакуации из России и вызывали совершенно ненужные трения между нами и штабом генерала Мейнарда. Влияние этой пропаганды на наш мурманский штаб было очень большим, и мне кажется, что я сам стал объектом подозрения, хотя оставалось непонятным, должен ли я был «восстать» вместе с карелами и содействовать расправе над моими соотечественниками или просто захватить Россию ради каких-то собственных целей и водрузить над Кремлем черный флаг с черепом и костями.