Денис Давыдов - Дневник партизанских действии 1812 года Страница 19

повинуйтесь!"

Обезоружа их, я приставил к ним стражу и приказал при первом удобном случае

отослать их в главную квартиру; а так как уже было поздно, то мы расставили

посты и остановились на ночлег.

Спустя час времени соединились со мною Сеславин и Фигнер [41] .

Я уже давно слышал о варварстве сего последнего, но не мог верить, чтобы

оно простиралось до убийства врагов безоружных, особенно в такое время,

когда обстоятельства отечества стали исправляться и, казалось, никакое

низкое чувство, еще менее мщение, не имело места в сердцах, исполненных

сильнейшею и совершеннейшею радостью! Но едва он узнал о моих пленных, как

бросился просить меня, чтобы я позволил растерзать их каким-то новым

казакам его, которые, как говорил он, еще не натравлены. Не могу выразить,

что почувствовал я при противуположности слов сих с красивыми чертами лица

Фигнера и взором его - добрым и приятным! Но когда вспомнил превосходные

военные дарования его, отважность, предприимчивость, деятельность - все

качества, составляющие необыкновенного воина, - я с сожалением сказал ему:

"Не лишай меня, Александр Самойлович, заблуждения. Оставь меня думать, что

великодушие есть душа твоих дарований; без него они - вред, а не польза, а

как русскому, мне бы хотелось, чтобы у нас полезных людей было побольше".

Он на это сказал мне: "Разве ты не расстреливаешь?" - "Да, - говорил я, -

расстрелял двух изменников отечеству, из коих один был грабитель храма

божия". - "Ты, верно, расстреливал и пленных?" - "Боже меня сохрани! Хоть

вели тайно разведать у казаков моих". - "Ну, так походим вместе, - он

отвечал мне, - тогда ты покинешь все предрассудки". - "Если солдатская

честь и сострадание к несчастию - предрассудки, то их предпочитаю твоему

рассудку! Послушай, Александр Самойлович, - продолжал я. - Я прощаю

смертоубийству, коему причина - заблуждение сердца огненного; возмездие

души, гордой за презрение, оказанное ей некогда спесивой ничтожностию;

лишняя страсть к благу общему, часто вредная, но очаровательная в

великодушии своем! И пока вижу в человеке возвышенность чувств, увлекающих

его на подвиги отважные, безрассудные и даже бесчеловечные, - я подам руку

сему благородному чудовищу и готов делить с ним мнение людей, хотя бы чести

его приговор написан был в сердцах всего человечества! Но презираю убийцу

по расчетам или по врожденной склонности к разрушению".

Мы замолчали. Однако, опасаясь, чтобы он не велел похитить ночью пленных

моих, я, под предлогом отдавать приказания партии, вышел из избы, удвоил

секретно стражу, поручил сохранение их на ответственность урядника, за ними

надзиравшего, и отослал их рано поутру в главную квартиру.

Мы часто говорим о Фигнере - сем странном человеке, проложившем кровавый

путь среди людей, как метеор всеразрушающий. Я не могу постичь причину

алчности его к смертоубийству! Еще если бы он обращался к оному в

критических обстоятельствах, то есть посреди неприятельских корпусов,

отрезанный и теснимый противными отрядами и в невозможности доставить

взятых им пленных в армию. Но он обыкновенно предавал их смерти не во время

опасности, а освободясь уже от оной; и потому бесчеловечие сие вредило ему

даже и в маккиавеллических расчетах его, истребляя живые грамоты его

подвигов. Мы знали, что он истинно точен был в донесениях своих и

действительно забирал и истреблял по триста и четыреста нижних и вышних

чинов, но посторонние люди, линейные и главной квартиры чиновники, всегда

сомневались в его успехах и полагали, что он только бьет на бумаге, а не на

деле. Ко всему тому таковое поведение вскоре лишило его лучших офицеров,

вначале к нему приверженных. Они содрогнулись быть не токмо помощниками, но

даже свидетелями сих бесполезных кровопролитий и оставили его с одним его

сеидом - Ахтырского гусарского полка унтер-офицером Шиановым, человеком

неустрашимым, но кровожаждущим и по невежеству своему надеявшимся получить

царство небесное за истребление неприятеля каким бы то образом ни было.

В ночь возвратились разъездные мои, посланные к селу Ляхову, и уведомили

меня, что как в нем, так и в Язвине находятся два сильных неприятельских

отряда, что мне подтвердил и приведенный ими пленный, уверяя, что в первом

селе стоит генерал Ожеро с двумя тысячами человек пехоты и частью

кавалерии.

Мы решились атаковать Ляхово. Но так как все три партии не составляли более

тысячи двухсот человек разного сбора конницы, восьмидесяти егерей 20-го

егерского полка и четырех орудий, то я предложил пригласить на удар сей

графа Орлова-Денисова, которого партия состояла из шести полков казачьих и

Нежинского драгунского полка, весьма слабого, но еще годного для декорации

какого-нибудь возвышения.

Немедленно я послал к графу письмо пригласительное: "По встрече и разлуке

нашей я приметил, граф, что вы считаете меня непримиримым врагом всякого

начальства; кто без властолюбия? И я, при малых дарованиях моих, более

люблю быть первым, нежели вторым, а еще менее четвертым. Но властолюбие мое

простирается до черты общей пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове

неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы драться. Но дело не

в драке, а в успехе. Нас не более тысячи двухсот человек, а французов две

тысячи и еще свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под свое

начальство - и ура! с богом!"

Двадцать седьмого числа мы были на марше. Вечером я получил от графа ответ.

Он писал: "Уведомление о движении вашем в Белкино я получил. Вслед за сим и

я следую для нападения на неприятеля; но кажется мне, что атака наша без

присоединения ко мне командированных мною трех полков, которые прибыть

должны через два часа, будет не наверное; а потому не худо бы нам дождаться

и действовать всеми силами".

Двадцать восьмого, поутру, Фигнер, Сеславин и я приехали в одну деревушку,

занимаемую полком Чеченского, верстах в двух от Белкина. Вдали было видно

Ляхово, вокруг села биваки; несколько пеших и конных солдат показывались

между избами и шалашами, более ничего не можно было заметить. Спустя

полчаса времени мы увидели неприятельских фуражиров в числе сорока человек,