Польская супруга Наполеона - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 19

давление, чтобы заставить молодую гордую графиню стать его любовницей. Опасаясь, и не без причины, не понравиться Наполеону, князь Понятовский в той же мере, что и члены его временного польского правительства, загнал несчастную женщину в угол, чтобы добиться своей цели: сломить упрямую Марию и ради благополучия Польши уложить ее в постель с императором. Они скрыли от него ту роль, которую в этом сыграла посредница – мадам де Вобан. Он видит только одно: молодая женщина, проявляя вначале некоторую неуступчивость, приходит к нему на ночные свидания, хотя и знает, чем они ей грозят, и из этого он делает вывод, что она согласна стать его любовницей.

Куда менее простителен его призыв к патриотизму, к которому прибег император, чтобы уломать добродетельную Марию, заставить ее капитулировать. Это не что иное, как откровенный шантаж, чтобы принудить Марию Валевскую приходить к нему на свидания, он использовал, как главную приманку, свое обещание возродить Польское государство: “Судьба вашего Отечества будет мне дороже, если вы сжалитесь над моим бедным сердцем”.

Но когда он писал эти строки, в голове у него было совсем другое: примириться с царем после того, как он одержит над ним первую победу. Разве он не знал, что сполна заплатить за такое примирение придется все тому же Великому герцогству Варшавскому?

Несомненно, Мария отказывалась читать присылаемые ей императором записочки. Несомненно, она на самом деле не хотела носить брошь, этот букетик с бриллиантами, но Наполеон вполне мог ошибаться, считая, что все эти отказы, сопротивление графини Валевской всего лишь поведение завзятой кокетки».

Доказать, что Наполеон поступил с Марией именно так, невозможно. Никто тогда никаких медицинских экспертиз не делал и даже не думал об этом. Скорее всего, поначалу она и сама не очень поняла, что с ней произошло. Когда она пришла в себя, несколько пугающих мгновений она не могла вспомнить, где находится. Тело ее не чувствовало боли, одежда не была порвана. Знала ли она, что все этим закончится? Скорее всего, да. Известно, например, что она писала мужу:

«Дорогой Анастаз!

Прежде чем вы меня осудите, постарайтесь понять, что вы точно так же повинны в моем решении. Сколько раз пыталась я открыть вам глаза, но вы умышленно или в ослеплении гордыней, а может быть, и патриотизмом не хотели увидеть опасности. Теперь уже поздно. Вчера вечером, по настоянию достопочтенных членов нашего временного правительства, я посетила императора. Их страстные аргументы сломили мою волю (видимо, весь мир поклялся погубить меня). И только чудом я вернулась ночью домой еще вашей женой. Сегодня мне нанесли величайшее оскорбление, которое может постигнуть женщину – во всяком случае женщину моего положения. Повторится ли чудо и сегодня вечером, когда я, послушная просьбе императора и приказу родины, снова поеду в его замок? Я столько плакала, что у меня уже не осталось слез ни для вас, ни для нашего сына, которого я вверяю вашей опеке. Целую вас на прощание».

Догадалась ли она о том, что все же случилось? Скорее всего, да, ибо на следующий день после произошедшего она написала мужу:

«Считайте меня отныне умершей, и да сжалится Господь над моей душой…»

* * *

Как же все непросто в этой жизни! Воспитанная в патриотической среде, Мария обожала легендарного императора французов, иначе не побежала бы она встречать его на почтовой станции в Блони, чтобы выразить ему свое восхищение. Как и все поляки, она была готова на любые жертвы ради спасения своей родины. На любые – кроме той единственной, которой Великий Освободитель как раз и возжелал. И тут трудно не согласиться с Марианом Брандысом, который пишет:

«Превращение мифического героя во влюбленного мужчину, домогающегося любовного свидания, должно было явиться для Валевской жестокой и болезненной неожиданностью».

А «мифический герой», похоже, и сам был, как в дурмане. Он обнимал ее ноги, клялся, что безумно любит, и это безумие – единственное, что может его извинить. Стоя перед ней на коленях, он находил такие трогательные слова, что больше Мария от него не убегала.

«Тот, кто видел у своих ног всю Вселенную, – писала она, – сам был у моих ног и утирал мои слезы».

И она простила его. Более того, она окончательно уступила ему. Она была побеждена. Побеждена обещанием, что он вновь восстановит Польское государство, побеждена всем его привлекательным, полным обаяния существом и тем искренним, неподдельным чувством, которое он, как казалось, питал к ней.

Так начался один из самых знаменитых романов не только в истории Франции и Польши, но и в истории всей Европы…

Глава девятая

Жертва во имя любимой Польши

По мнению Андре Кастело,

«Мария никогда не упрекала Наполеона за проявленное к ней насилие, и все ее последующее поведение говорило о том, что она на него за это не обиделась».

Более того, она на самом деле увлеклась им. Пока не полюбила, пока… нет, но сильно увлеклась, ведь не надо забывать, что Наполеон стал первым настоящим мужчиной в ее жизни (не считать же, право, таковым ее мужа, старого графа Валевского). И этот первый мужчина полюбил ее, о чем свидетельствует письмо, которое он ей написал, судя по всему, уже на следующий день:

«Мадам!

Мне так хочется узнать от вас, здоровы ли вы и как вы провели эту ночь. Всю ночь вы не покидали своего обычного места в моих мыслях. Я навсегда сохраню самые теплые воспоминания об этой божественной ночи… Мне просто необходимо сказать вам, как вы мне дороги; если вы в этом сомневаетесь, то тем самым сильно огорчите меня. Вы так много мне обещали, не могли бы вы в счет ваших обещаний сделать что-нибудь уже сегодня? Мария, знайте же, я вас люблю и вы мне очень польстили тем, что разделили со мной эти чувства. Надеюсь, вы сохраните верность мне? Тысячи раз целую ваши ручки, а один раз в грудь, туда, где бьется ваше сердце, спокойствие которого я немного нарушил. Видите, в него тоже вселился дух возмездия. Прощайте, друг мой, мне будет так приятно увидеть вас сегодня вечером!»

В этот же день Мария написала мужу и сообщила о своем решении порвать с ним:

«Первое, что вам придет в голову, – это осыпать меня горькими упреками за мое поведение, но, обвиняя в этом меня, вы будете