В. Козлов - Полярная фактория Страница 19

Вдвоем с женой Аксенов увязывал последний скарб.

— Не пустят силой — садись одна и жди меня в Обдорске. Тебя ссадить не имеют права: я заявлял раньше, что ты вряд ли останешься на зимовку, — возбужденно наставлял он жену. Я не задержусь.

Не оставалось сомнений, что решение его непоколебимо, заранее обдумано. Перед уполномоченным стояло: здесь же на месте принять какое-то ответственное решение, могущее спасти факторию от краха. Это понимали все и волновались.

Евладов о чем-то вполголоса посовещался с начальником каравана. Мы упаковывали меха, торопливо собирали документы, прошло напряженных полчаса в спешной работе.

— Каким образом, т. Аксенов, вы желали бы переменить условия, чтобы остаться на фактории? — спросил уполномоченный.

— Никак! Я решил втвердую.

— В таком случае, я предлагаю вам остаться заведующим факторией. Примите все дела и все ценности от Вахмистрова, — сказал Евладов.

Это, впрочем, не вызвало особого изумления. Какой-то выход из создавшегося положения диктовался сам собой — выбор же крайне ограничен. Инструктора предложение ни мало не смутило, возможно, он ждал его.

— А как же Вахмистров?

— Сдаст и уедет на „Микояне“ вместе с нами.

Разом спустив решительный тон, Аксенов сначала отнекивался. Неловко-де, скажут, подставил ножку, спихнул. Но с этим быстро было покончено и произошла скоропалительная сдача-приемка документов.

Самого имущества в сущности „не принял“ еще и Вахмистров. Добрая половина товаров и весь инвентарь не были даже подсчитаны, и ничто пока не зафиксировано актами. Тем легче прошло оформление.

Два приказа уполномоченного, несколько кратких бумажек, перемещение наличности кассы из одного кармана в другой — и в третьем часу ночи тт. Евладов, Шарашов и Вахмистров уехали.

Ветер разгулялся, берег заливает здоровой волной, на „Микояне“ нервничают, напоминая гудкам об опасности шторма.

От’езжающие бредут к шлюпке по брюхо в воде. Взморье нахмурилось и предостерегающе поревывает.

Вот теперь уж мы остались одни! Это наглухо — до будущего лета. Евладов, правда, сказал, будто бы зимой к нам собирается приехать с Гыдоямского залива уполномоченный Комсеверпути З. З. Громацкий, зимующий с рыбо-зверобойным отрядом. Однако мы уже слышали, что через губу переправа по льду трудна и опасна. Ширина не меньше ста верст. Нарич утверждает, что туземцы на оленях ни за что не отважатся пробраться через торосы, которые местами образуют непреодолимые нагромождения. Можно, по мнению туземцев, проехать только на собаках. Но ими здесь для езды совершенно не пользуются, поэтому мне приезд Громацкого кажется весьма гадательным.

Затем, у нас имеются еще посулы: возможен прилет аэроплана за пушниной, и не исключена вероятность, что Евладову удастся сыскать в Новом порту или Обдорске опытного заведующего факторией для замены оставленного Аксенова. Он это обещал почти наверняка. Посулы, впрочем, на нас уже не производят большого впечатления.

Если поразмыслить, то смена заведующих на нашей фактории, так сказать, висела в воздухе.

Для работы в отрыве Вахмистров был не подходящ. Не знал туземного языка. Не знал местной пушнины. Не имел представления о здешних промыслах. Не дал себе труда хотя бы приблизительно ознакомиться с бытом туземцев, с условиями работы в их среде, с деятельностью прочих факторий Зауральского Севера. Все его рассказы о необыкновенных охотах, уловах и различных подвигах отдавали хвастовством, когда же мы приехали на Ямал, то выяснилось, что все выдумано, сфантазировано.

Кто-то сказал, что „факт — упрямая вещь“. Именно, упрямая и беспощадная. На каждом шагу действительность подстерегала нашего бывшего заведующего, и факты безжалостно ставили в смешное положение. С ними нельзя обращаться небрежно.

Однако все это было бы полбеды, умей он ладить с людьми. С знающим и толковым толмачом-инструктором все само собой образовалось бы. Не боги горшки обжигают — к концу года, при желании, он об’яснялся бы с туземцами и постиг работу фактории не хуже инструктора. Даже пушное дело — наука не бог весть какая: сортов зверя здесь немного, категорий промышленного сырья тоже. Подучиться было бы вопросом простой сметливости.

Но в том-то и дело, что ладить он не умел. Решительно со всеми сотрудниками у него установились отвратительные отношения. Во всем, до мельчайших пустяков, он требовал безгласного подчинения. Ничьей инициативы не терпел, ни с чьим мнением не считался, каждый почин и всякую мысль, расходящуюся с высказанной им, принимал остро, враждебно, как обиду, как посягательство на свой начальнический авторитет. На кого бы не обрушился — моментально вскипит, кинется с криком, бранью, угрозами. И обязательно руку в карман — за револьвером. Не было сотрудника, которому он не угрожал бы то выгоном, то „пулей в лоб“.

— Пущу пулю!

Поссорился рабочий с собственной женой, — Вахмистров к нему с кулаками. Вася Соболев, добродушный и уживчивый парень, однако не стерпел.

— А ну-ка, давай! — и засучил рукава. — Морду бить — отошло, брат, время!..

— Пулю в лоб!.. Как собаку! — орал Вахмистров.

А иногда говорил это и совершенно спокойно. Например, оставляя незапертый спирт, ронял громко, хотя ни к кому в частности не обращаясь:

— Если кто тронет — пущу пулю в лоб!

Ко мне, как к профуполномоченному, поступило заявление поставить на коллективном собрании вопрос о необходимости „разоружить“ нашего заведующего. Положение было щекотливое и я его откровенно пояснил Евладову и Шарашову.

Умел быть приятным и любезным Вахмистров только с женщинами. Тут он становился неузнаваемым: шутник, рассказчик пикантных анекдотов и историй, добродушен, снисходителен…

Не знаю, был ли вопрос о смене заведующего решен заранее или встал перед Евладовым ребром, благодаря ультиматуму Аксенова, но относительно пригодности Вахмистрова к роли руководителя факторией двух мнений быть не могло. Он, конечно, не пригоден. Ни по подготовке, ни по моральным качествам, ни, главное, по здоровью. За полярным кругом руководитель предприятия должен обладать закалкой и выдержкой прежде всего. Вахмистров, беря это место, переоценил свои силы — не на север, а на юг следует ехать переутомленным работникам, с расшатанными нервами, с издерганным, измотавшимся здоровьем. Куда-нибудь под ласковое небо Тавриды, к голубому морю, на курорт, под уход хорошего невропатолога.

Как бы ни было, а этот вопрос неразрывно связан с острейшим местом деятельности Комитета Севера, в частности Комсеверпути — п о д г о т о в к а  к а д р о в!