Стейси Шифф - Клеопатра Страница 19

Здесь мы сталкиваемся с многозначительным молчанием. В мемуарах Цезаря (или того, кто на самом деле их писал), на которые мы опираемся, совершенно отсутствует личность центрального персонажа. О себе полководец пишет в отстраненной, стерильно бесстрастной манере и неизменно в третьем лице. Стиль его сочинений настолько ясен и сдержан, что им поневоле веришь. И не зря, хотя в своих собственных воспоминаниях Цезарь не пересекает Рубикон и не поджигает Александрийскую библиотеку. Обвинение в поджоге, по всей вероятности, беспочвенно. Скорее всего, на библиотеку перекинулось пламя с горящих доков. В результате пострадали запасы зерна и сравнительно небольшое количество свитков[17]. Как ни удивительно, в записках Цезаря не нашлось места Клеопатре, словно северный ветер развеял ее чары. Женатому мужчине, непозволительно задержавшемуся при восточном дворе, и суровому воину, подпавшему под влияние молодой царицы, не стоило распространяться о таких вещах. В продолжении записок Клеопатра появляется лишь однажды. По окончании войны римлянин дарует ей египетский трон, «ибо она всегда оставалась ему преданной». В интерпретации Цезаря Клеопатра предстает хорошей, послушной девочкой, и не более.

Разумеется, в Риме быстро заподозрили, что дело вовсе не в капризных ветрах и послушных девицах. Цицерон произносил одну обличительную речь за другой. Уже после смерти Цезаря Марк Антоний горячо доказывал, что его родственника удерживало в Египте «отнюдь не сладострастие». Плутарх придерживался иного мнения: «Что же до египетской войны, то эту кровопролитную, бесславную и совершенно бесполезную кампанию он развязал исключительно из страсти к Клеопатре» (быстро же все позабыли слова оракула, о том, что негоже спасать египетский трон римскими мечами). Вы можете возразить, что Цезарь не питал к царице никаких чувств, что они случайно оказались по одну сторону баррикад, но с таким же успехом можно утверждать, что и Клеопатра не питала никаких чувств к римлянину. Ее собственный вклад в борьбу за престол был ничтожен. Цезарь достиг своих целей, и теперь ему ничего не стоило отделаться от случайной союзницы. Не говоря уж о том, что, победив в войне, он имел полное право аннексировать Египет, так что в интересах Клеопатры было демонстрировать кротость и смирение. Потин отказался выплачивать египетский долг, а царица на это не решилась. Напрашивается вывод, что ей и вправду пришлось завлекать полководца чарами. Дион произнес очевидную вещь: «Цезарь передал Египет Клеопатре, ради которой он и вступил в эту войну». Сам историк находит это положение довольно неловким. Вернув себе престол, царица вышла за младшего брата, чтобы пресечь слухи о любовной связи с римским полководцем. На самом деле, утверждает Дион, «то было одно притворство, царица правила одна, а Цезаря принимала у себя по ночам». Египтянка и римлянин были неразлучны. Плутарх думал так же, но высказывался более сдержанно. Из его осторожных слов можно понять, что Цезарь проводил дни со своим войском, а ночи в объятиях Клеопатры. Обратно в Рим он не спешил. Александрийская война кончилась двадцать седьмого марта. Цезарь задержался у Клеопатры до середины июня.

Повод для торжества, безусловно, был, тем более после шести месяцев изматывающей осады. А праздновать, как мог бы подтвердить любой путешественник, добравшийся до тогдашнего Египта, Птолемеи умели. Если не считать поэмы, автор которой демонизирует Цезаря и не является большим поклонником Клеопатры, до нас не дошло ни одного описания пиршества в честь победы. Однако мы знаем, какими бывали царские пиры. Скромность и сдержанность были у александрийцев не в почете, а Клеопатра в сорок седьмом году едва ли стала бы требовать от подданных воздержания. Царица выиграла главную битву своей жизни, и «не было ничего такого, чего она не сделала бы ради Цезаря». Прежде ни один римский полководец не заходил так далеко в поддержке египетского правителя. Птолемей Тринадцатый, Потин и Ахилл сгинули. Теодот бежал, Арсиною взяли под стражу. Цезарь уничтожил всех до единого соперников Клеопатры в борьбе за трон. Теперь она могла править одна и чувствовала себя куда увереннее, чем прежде, куда увереннее, чем любой из ее предшественников-Птолемеев. Царица гордилась своим гостеприимством и знала, что Цезарь оценит его по достоинству; он как-то раз приказал заковать пекаря в цепи за непропеченный хлеб. Уж этот гость знал толк в праздниках и развлечениях. У египетской царицы были десятки причин поразить и очаровать могущественного гостя; если же отбросить политику и постараться представить, что творилось у нее в душе, станет ясно, что Клеопатра должна была испытывать пьянящую смесь торжества, облегчения и благодарности. В ее силах было устроить празднество, какого свет еще не видывал. Александрийская война дала Клеопатре все, чего она добивалась. И не стоила ей почти ничего.

Даже в изгнании царицу окружали верные слуги, готовые исполнить любую прихоть своей госпожи. Весной сорок седьмого года их маленький отряд превратился в настоящую армию дегустаторов, писцов, фонарщиков, массажистов, привратников, глашатаев, счетоводов, чистильщиков серебра, хранителей благовоний, полировщиков жемчуга. Рядом с Клеопатрой был и новый соправитель. Чтобы удовлетворить чаяния народа, предпочитавшего видеть на троне супружескую пару, и заодно прикрыть грехи Цезаря, короновали двенадцатилетнего Птолемея Четырнадцатого. Свадьбу сыграли, как только мятежники сложили оружие. Описаний церемонии не сохранилось. С точки зрения Клеопатры, одно ничтожество пришлось заменить другим. Птолемей Четырнадцатый унаследовал титул покойного брата. Монет с его портретом не чеканили. Если у юного царя и были какие-то властные амбиции, он понимал, что их лучше держать при себе. Права голоса в государственных делах он, разумеется, не имел. Хотел или нет Цезарь присоединить Египет (если и хотел, то был вправе это сделать), он очень скоро обнаружил, что Клеопатра — плоть от плоти своей земли: стыдно потерять, опасно покорять, трудно управлять. Кое-кто из придворных все же остался верен своей царице; среди советников Клеопатры были те, кто служил еще ее отцу. Прочие поспешили примкнуть к победителям. Так поступила греческая знать, почти в полном составе выступившая на стороне мятежников.

При дворе у Клеопатры имелись недоброжелатели, и Цезарь наверняка об этом догадывался. Как позже напишет сам римлянин, «у него всегда находились верные друзья, способные защитить его от врагов, и ни одного надежного союзника, чтобы спастись от друзей». Своих врагов Клеопатра знала. С друзьями дело обстояло сложнее. Царица в союзе с римлянами воевала против тех, кто не хотел видеть римлян на своей земле, против тех, кто изгнал ее отца за дружбу с ними. Теперь ситуация изменилась. Среди придворных всегда был определенный процент потенциальных изменников, и война стала отличным поводом вывести плесень. Недруги Клеопатры дорого заплатили за свою дерзость. А сплетники — за длинные языки. Одних царедворцев изгнали, других казнили, и у тех и у других конфисковали имущество. Кого-то отравили, кому-то вонзили в спину нож, совсем как во времена Авлета. Волна кровавых чисток ожидала и армию. Начало нового правления отнюдь не было безоблачным.