Леонид Гроссман - Пушкин Страница 19

По ночам, когда все засыпали, два друга вполголоса обсуждали сквозь перегородку своих камер какой-нибудь случай протекшего дня, глубоко взволновавший Пушкина и вызывавший в ночном безмолвии его сомнения, сожаления или мучительные вопросы. Уже в лицее Пушкин испытывал, пока еще в начальных формах, то состояние бичующего самоанализа, которое впоследствии с такой исключительной силой он запечатлел в стихотворении «Когда для смертного умолкнет шумный день…»

Эти ночные беседы были исполнены покаянных жалоб и скорбных признаний, облитых горькими слезами. Добрейшему Жанно Пущину приходилось изыскивать утешительные аргументы для утоления душевной боли его впечатлительного друга.

От лицейских невзгод Пушкин находил утешение в люэтических занятиях. Вопреки своим высказываниям о «беспечности» и «лености» певцов, он уже в лицее трудится не только над собственными опытами, но и над изучением литературных образцов. Слова его о Дельвиге, который «знал почти наизусть» обширнейшую антологию русской поэзии, изданную Жуковским, вероятно, в большей степени применимы к нему самому, — феноменальная память Пушкина поражала его товарищей и наставников.

Названный им пятитомный свод русской поэзии от Кантемира до 1810 года питал раннюю эрудицию лицейских стихотворцев и во многом воспитал стих Пушкина. Жуковский впервые устанавливал на обширном материале классификацию русской поэзии по жанрам. Пушкин принял для своего творчества такое распределений по родам и навсегда сохранил склонность строить по этому типу собрания своих стихотворений.

Возможно, что и народные песни, включенные Жуковским в его хрестоматию, оставили след в поэтической памяти Пушкина. Так, фольклорный отрывок: «Ты проходишь, дорогая,)мимо кельи, — Где чернец бедной горюет», мог подсказать обычные в его ранней лирике уподобления лицейского затворника монаху и камеры дортуара — отшельнической келье. Стихи эти Пушкин вспомнит через десять лет, в работе над народными сценами своей трагедии.

Во всяком случае это обширное собрание лирики чрезвычайно раздвинуло пределы ранней начитанности Пушкина и раскрыло ему новые богатства поэтического языка, строфики, ритмов, размеров. Пушкин еще пробует силы в привычных жанрах французской школы: в сотрудничестве с веселым шутником Яковлевым он пишет комедию для домашнего театра «Так водится в свете», самостоятельно начинает роман в прозе «Цыган», комедию в стихах «Философ» и несколько позже повесть «Фатама, или разум человеческий». Во всем этом еще чувствуется воздействие Мольера и Вольтера, но уже незаметно накопляются средства и опыт для более свободного и самобытного творчества.

X

«ГРОЗА ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА»

В самом начале своего творческого пути Пушкин не ставит себе задачей разрабатывать большие драматические темы эпохи, он склонен избегать историю и политику ради дружеских посланий и шутливых пародий. Но в первый же год пребывания в лицее начинающий поэт оказывается захваченным современными событиями — трагическим эпилогом наполеоновской эпопеи — и вскоре наряду с малыми жанрами начинает разрабатывать и обширные темы текущей международной политики.

Русское общество живо интересовалось личностью Наполеона I ввиду постоянной борьбы или взаимодействия его завоевательных планов с политическими намерениями Павла и Александра. Это сказывалось и в семье Пушкиных. Василий Львович вывез из своей поездки во Францию в 1803 году некоторое преклонение перед Первым консулом, так приветливо принимавшим его в Тюильри. В последующие годы этому поклонению пришлось пережить немало колебаний в связи с превратностями мировой политики и военными столкновениями России с императорской Францией. Так, 1805 год, завершившийся Аустерлицем, был тяжелым испытанием для русских поклонников Бонапарта. В следующем году святейший синод предписывает укреплять в народе церковными увещаниями и проповедями убеждение, что Наполеон — антихрист. Но уже через год русский император заключает в Тильзите дружбу с этим врагом неба, а в 1808 году закрепляет ее эрфуртским свиданием. Это восстанавливает права на поклонение Бонапарту, но только на весьма краткий срок. Ваграмский разгром 1809 года снова ставит недавних союзников во враждебные отношения, а весь 1811 год проходит в открытых приготовлениях к войне.

С начала 1812 года неминуемость столкновения с Наполеоном становится очевидной для всех. В феврале французские войска переходят Эльбу и Одер, неуклонно направляясь к русской границе. 23 марта царский манифест о рекрутском наборе открыто возвещает о военной опасности. К лету события принимают катастрофическую стремительность. По определению лицейского профессора истории Кайданова, «Наполеон, стремясь к основанию всемирной монархии, предположил сокрушить Россию, как последнюю преграду, предстоящую честолюбию его И в то время, когда Европа была еще в недоумении и в размышлении о будущей своей участи, миллионы народов, двинутые как бы чародейственною силою, заволновались. Наполеон, подкрепляемый двадцатью своими союзниками и собрав 580 000 войска и множество военных орудий, перешел через Неман и вступил в Россию, увлеченную, как он говорил, своим неизбежным роком..»

16 (28) июня Наполеон въезжал в Вильно.

«Эти события сильно отразились на нашем детстве, — вспоминал впоследствии Пущин. — Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого лицея» Большая дорога из Петербурга на юг пересекала Царское Село. «Нас особенно поражал вид тогдашней дружины с крестами на шапках и иррегулярных казачьих полков с бородами», рассказывает другой лицеист — Корф.

Сведения о ходе военных действий, так называемые реляции, читал лицеистам в конференц-зале профессор Кошанский. В первых же сообщениях назывались имена французских маршалов Нея, Даву, Удино, Макдональда. В последующих рескриптах и реляциях начинают упоминаться фамилии Витгенштейна, Багратиона, Платова, Кульнева, Раевского, Милорадовича, Барклая-де-Толли, а с начала августа и Кутузова. Руководители кампании определились с обеих сторон.

Лицеистов волновали не только вести о сражениях, но и менее заметные драмы военного времени, как вынужденный уход Барклая с поста главнокомандующего и замена его накануне первого решительного сражения известным любимцем Суворова — М. И. Кутузовым. Эта смена полководцев в самом разгаре борьбы взволновала вместе со всем русским обществом и воспитанников лицея. Впоследствии Пушкин писал о той исторической минуте, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками: «Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ, ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самом себе, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко-поэтическим лицом».