Игорь Ефимов - Без буржуев Страница 19

Автор статьи пытается разобраться в причинах провала, разговаривает с людьми, и те в один голос уверяют его, что они — за. Так в чем же дело? Да вот, говорят, очень сложные получаются финансовые отношения между разными предприятиями — домостроительным комбинатом и автохозяйством. Объединяться и работать на один наряд бригады этих предприятий не имеют права, потому что это влечет за собой нарушение трудовой и финансовой дисциплины. Например, строители за досрочную сдачу объекта получают премию, а что получат работавшие с ними плечом к плечу шоферы? Строители готовы переводить им часть премии, но это категорически запрещает Стройбанк — разные ведомства. Чтобы все это утрясать, надо входить с ходатайством в Государственный комитет по труду и зарплате при Совете министров СССР. А это дело долгое, хлопотное, несоразмерное с предметом. Да кроме того, идут упорные разговоры, что автоколонны панелевозов будут приданы непосредственно стройкомбинатам. Так что уж пусть дома собираются, как и раньше, то есть в полтора раза медленнее, лишь бы документация и отчетность гладко катились по проторенным руслам. И пусть монтажники и водители простаивают столько же, сколько и прочие, — не надо будет ломать голову над тем, как оплачивать им чрезмерно эффективный труд.

Постепенно за обиняками и околичностями газетных фраз, так же, как и в статье Льва Лондона о бригадном подряде, начинает проступать еще одна, все та же, быть может, самая главная причина: упорное цепляние администрации за право манипулировать рабочим, как пешкой, бросать его по мере надобности на создание тех или иных — не вещей, нет, но — показателей. Выпустить человека из-под контроля — нынешним распорядителям это так же трудно, как трудно было когда-то помещикам отпустить крепостного с барщины на оброк. Кроме того, многим в самостоятельности рабочего, в договорных отношениях с бригадой мерещится страшный зародыш капиталистических отношений типа «профсоюз-работодатель», а это уже попахивает обвинением в идейной незрелости. Так что сопротивление здесь настолько глубокое, инстинктивное и повсеместное, что уж во всяком случае не работяге-шоферу одолеть его.

У него ведь и своих забот хватает.

Дороги. Запчасти. Левый заработок. Да еще ГАИ висит над душой. Да еще, где поспать и поесть в дороге. Да как уберечься от встречного лихача или от пьяного, вылетающего на своем мопеде прямо под колеса. Да не заснуть за рулем от усталости. Трудная, опасная работа. Тут уж не до новаций. Доставить бы в целости груз до места — оно и ладно.

4. «Вас много, а я одна» (Сфера обслуживания)

В тот день пишущая машинка нужна была мне позарез (назавтра сдавать срочную работу) и я прямо из института поехал в мастерскую ремонта, ту, что у Никитских ворот, собираясь закатить дикий скандал, если окажется, что и сегодня не готово. Машинку мне, наконец, выдали, буква «р» в ней снова печатала. Я на радостях без слова доплатил 7 рублей (5 с меня взяли в качестве аванса) и отправился к себе в общежитие.

На букве «р» все удачи дня исчерпались.

Дальше пошло все хуже и хуже. На столовой висела табличка: «Закрыто по техническим причинам». Тащиться обратно в город по снежной слякоти не было ни сил, ни времени. Купил в магазине колбасы. Решил, что время, сэкономленное на столовой, можно использовать для душа. Горячая вода кончилась как раз, когда я уже успел намылиться.

Кое-как обмылся холодной, поднялся к себе. В комнате термометр показывал 15 °C. Батареи тоже были отключены. Я поставил на газ чайник, развернул колбасу. Посредине куска красовалось широкое зеленое пятно. Поужинал консервами, натянул все, какие были шерстяные вещи и сел работать. На пятом ударе буква «р» снова сломалась. По счастью, в мастерской я подглядел, как приемщик разбирал машинку, и теперь сумел вскрыть ее сам. Там был сломан рычажок. На нем еще сохранились следы халтурной пайки. Той самой, за которую с меня взяли 12 рублей. Я вооружился ножницами, плоскогубцами, отверткой и два часа переносил рычажок с редкого в употреблении «ъ» на нужную в каждой строчке «р». Потом печатал до трех ночи. Иногда грел пальцы над газом. Если попадался «ъ», обозначал его запятой в верхней части строки. За сданную работу получил потом 9 рублей 50 копеек.

Я ничего не выдумываю. Такой день был. Я не говорю, что так приходится жить всегда. Просто в тот день все сошлось одно к одному. Я вспомнил именно его, потому что цепь происходивших злоключений протянулась как раз через четыре самых тяжелых круга советского сервиса: ремонтные мастерские, общественное питание, продовольственные магазины, жилой фонд.

В работнике сферы обслуживания выбранный нами ряд профессий (заводской рабочий, строитель, шофер) доходит до логического завершения — лицом к лицу с потребителем и почти вне сферы достижения какой-нибудь формы контроля. Портной, сапожник, официант, продавец, водопроводчик, сами того не ведая, наиболее наглядным образом несут советскому потребителю возмездие за всю удобную безответственность, которой он пользуется в качестве производителя.

Да, пишущие машинки нужны далеко не всем. Но каждому необходимо время от времени чинить обувь, стирать белье, сдавать в чистку одежду. У каждого может сломаться зонт, дужка очков, электрический утюг, молния сумки, ножка кресла. И каждый знает, что любая из этих необходимых мелочей отдает его целиком в руки соответствующей мастерской, что она может обернуться как мелкой, так и крупной неприятностью, изматывающим ожиданием, нервотрепкой долгих очередей, унизительными хождениями к неуловимым начальникам.

К примеру, обувь могут починить и нормально, но если по небрежности порежут или поцарапают верх, никакой компенсации вы не получите, хотя бы пара поврежденных сапог стоила вам 50 рублей. Заклеивать резиновую обувь почему-то берется одна мастерская в городе, да и та посылает для вулканизации на завод, а когда вы через день возвращаете, показывая, что заплата не держит, говорят: «Поезжайте в цех, с ними и разбирайтесь». То же самое с бельем — если будет вырван клок из пододеяльника, раскрошены пуговицы у наволочки, расплавлены — у пижамы, приемщицы вместе с вами будут ахать и возмущаться и советовать ехать на фабрику ругаться. «А мы? Мы ведь ни при чем». Стирка, видимо, ведется такими энергичными методами, что больше 5–6 раз простыни и наволочки не выдерживают — начинают расползаться. И все равно, пункты перегружены, во многих приходится стоять часами. Приемщицы проверяют каждую вещь, но все же дорогие или дефицитные лучше стирать самим — могут «затеряться». К сожалению, пальто сам не вычистишь, надо сдаваться на милость химчистки и тихо надеяться, что пронесет. У моих знакомых недавно не пронесло — модная заграничная дубленка затерялась, и после полугода мытарств и нервотрепки химчистка выдала им в виде компенсации официальную стоимость отечественного полушубка. Кстати, если у вас есть полушубок и если он порвется, знайте, что официальный срок ремонта в ателье ленинградской фирмы «Зима» — год (ЛП 16.12.76).